Эвальд Васильевич тоже вступил в этот спор — и не с пустыми руками. У него было нечто весьма весомое, чтобы положить на чашу колеблющихся вот уже не одно столетие весов,— новые опытные данные.

«Развитие слепоглухонемого ребенка,— пишет он,— предоставляет в руки исследователя богатейший материал и для решения конкретных психологических и философско-генетических проблем, демонстрируя как бы в чистых лабораторных условиях (их можно совершенно строго зафиксировать) все узловые точки становления человеческой психики — моменты возникновения таких феноменов, как «самосознание», «рефлексия», «воображение» (интуиция), «мышление» (в теоретическом смысле этого слова), «нравственное чувство», «чувство красоты» и т. д. ...процесс формирования специфичности человеческой психики здесь растянут во времени, особенно на первых — решающих — стадиях, а поэтому может быть рассмотрен под «лупой времени», как бы с помощью замедленной киносъемки».

Вооруженный современной лабораторной техникой, Ильенков сумел подытожить,— конечно, лишь на данном этапе понимания наукой сущности человеческой психики,— спор великих мыслителей прошлого. Зрение и слух, два важнейших дистантных — то есть действующих на расстоянии — анализатора действительности, казалось, они одни формируют у человека образы предметов окружающего мира. Нет этих рецепторов— органов, воспринимающих свет и звук,— нет и представлений о том уголке вселенной, который все мы, живя в ней, познаем. Наблюдение за людьми — детьми и взрослыми, развитыми и отсталыми, талантливыми и бездарными — как будто подтверждало эту точку зрения. Но «нормальный» человек— слишком сложный объект для исследования средствами даже суперсовременной науки. И лишь «при обучении слепоглухонемых мы сталкиваемся не с исключением, а с исключительно удобным для наблюдения и анализа случаем развития нормальной человеческой психики. Именно то обстоятельство, что указанные высшие психические функции удается, сформировать и при отсутствии зрения и слуха, показывает их независимость от их анализаторов и, наоборот, их зависимость от других — подлинных — условий и факторов, по отношению к которым зрение и слух играют лишь роль посредников».