В отличие от Т. Гоббса, еще более оптимистический взгляд на природу человека был присущ такому авторитету эпохи Просвещения, как Ж.-Ж. Руссо. Он считал, что практически все люди, в большей или меньшей степени, обладают «внутренним принципом справедливости и добродетели». Такое же психологическое качество, как «совесть является основным божественным инстинктом человека» (СНОСКА: Rousseau J.J. Emile. — L., 1933. — Book 4. — С. 253—255). Как отмечал Руссо, «люди рождаются свободными, но везде в цепях» (СНОСКА: Rousseau J.J. The social contract. — L., 1991. — С. 49). То есть, развивал он эту мысль, люди рождаются в цепях коррумпированного общества, но по самой своей природе стремятся к свободе. «Как только человек становится социальным и (следовательно) рабом, он превращается в слабое, робкое и раболепное существо» (СНОСКА: Rousseau J.J. A discourse on the origin of inequality. // The social contract and discourses. — L., 1910. — С. 182), хотя «в потенциале естественного человека имелись общественные добродетели» (СНОСКА: Там же. — С. 205).

Еще один известный мыслитель эпохи, Ш.Л. Монтескье, анализируя развитие политических институтов и процессов в «смутное» время, пришел к пониманию важнейшей роли массовой психологии и ее влияния на политические процессы. В отличие от большинства своих предшественников, он попытался уже не только дать описание различных явлений массовой политико-психологической природы, но и указывал на наличие за ними тех или иных достаточно конкретных психологических причин. К примеру, с исторической точки зрения, интересно такое его описание поведения людей в толпе:

«В трудные времена всегда возникают брожения, которыми никто не предводительствует, и когда насильственная верховная власть бывает сметена, ни у кого уже не оказывается достаточно авторитета, чтобы восстановить ее;... само сознание безнаказанности толпы укрепляет и увеличивает беспорядок. ...Когда был свергнут с престола турецкий император Осман, никто из участников этого мятежа и не думал свергать его..., но чей-то навсегда оставшийся неизвестным голос раздался из толпы, имя Мустафы было произнесено, и Мустафа вдруг стал императором» (СНОСКА: Монтескье Ш.Л. Персидские письма. — Элиста, 1988.— Gисьмо LXXX. С. 148). Дальше мы увидим, насколько точно и заблаговременно сумел Ш.Л. Монтескье, имя которого, вообще-то говоря, редко связывается с политической психологией, предвидеть те особенности и конкретные политико-психологические характеристики массового поведения (в частности, поведения толпы), которые стали явственными гораздо позднее — практически, уже совсем в иную историческую эпоху.