Согласно Шиллеру, человек не может быть удовлетворен таким государством, которое было создано нуждой и основывалось на силе, и таким обществом, где господствуют развращенность, грубые и необузданные инстинкты, а люди подвергаются нравственному растлению и разложению. Отсюда делается вывод: человек по тому же праву, по которому он считает себя человеком, отвергает господство слепой необходимости и одобряет усилия, направленные на облагораживание человека и окружающего его мира, т.е. видит в этом идеальном состоянии конечную цель. “Все должно подчиниться высшей конечной цели, которую разум провозгласил в лице человека. Таким способом возникает и находит оправдание попытка достигшего совершеннолетия народа превратить свое естественное государство в нравственное” (СНОСКА: Там же. С. 256).

Признается, что “естественное” государство, основанное на силах, а не на законах, противоречит моральным требованиям личности, но все-таки оно вполне соответствует физическому человеку, который только для того создает себе законы, чтобы справляться с силами. При сравнении “физического” человека с “моральным” человеком, с точки зрения реальности, за первым следует признать все-таки преимущество; “физический” человек существует в действительности, моральный же — только проблематично. По Шиллеру, “естественное” государство, т.е. общество в физическом значении слова, не должно прекращаться ни на один момент. Но уничтожая “естественное” государство, а это человеку необходимо сделать, — разум рискует физическим и действительным человеком ради проблематичного нравственного, рискует существованием общества ради возможного (хотя и морального, и необходимого) идеала общества. Несомненно, автором “Писем об эстетическом воспитании человека” отвергается этот риск решительным образом. “Нельзя же, — говорит он, — ради того, чтобы поднять достоинство человека, ставить на карту самое его существование”.

Какой же выход из создавшегося положения видит Шиллер? Для позитивного развития общества нужно искать опору в самом человеке, которая бы освободила его от “естественного” государства. Этой опоры не найти в естественном характере человека, “который, — как пишет Шиллер, — будучи себялюбивым и склонным к насилию, скорее направлен на разрушение, чем на сохранение общества. Не найти ее также и в его нравственном характере, который, согласно предпосылке, еще должен образоваться и на который законодатель не может влиять или точно прогнозировать, ибо этот характер свободен и никогда не проявляется. Следовало бы, значит, отделить от физического характера произвол, а от морального — свободу, следовало бы первый привести в согласие с законами, а второй сделать зависимым от впечатлений; следовало бы первый несколько удалить от материи, а второй несколько к ней приблизить, дабы создать характер третьего рода, родственный первым двум, который делал бы возможным переход от господства голых сил к господству законов и, не препятствуя развитию морального характера, служил бы чувственным залогом незримой нравственности” (СНОСКА: Там же. С. 257). Человек, обладающий таким моральным характером, может безболезненно преобразовать государство и культуру. Выработка такого морального характера народом поможет ему поменять государство нужды на государство свободы.