Пусть жизнь твоего ребенка будет наполнена заботой, тревогой о живом и красивом. Пусть думает сын о маленькой яблоньке, которой холодно под порывами зимнего ветра; пусть живет в его сердце тревога: а не подкрадывается ли в холодную ночь к яблоньке серый зайчик, не грызет ли кору? Пусть на рассвете идет ребенок в сад, пробует на ощупь тоненький ствол яблоньки, окутывает его соломой. Пусть сердце ребенка болит от того, что во время бури маленький птенец выпал из гнезда. Как его водворить обратно?

Через год-два после начала обучения в школе пусть ваш сын закладывает Сад Благодарности: сажает яблоню матери, яблоню отца, яблоню дедушки, яблоню бабушки. Ребенку надо постоянно внушать, во имя чего он трудится. Пройдет 2—3 года, на деревцах, посаженных, как это кажется ребенку, когдато очень давно, завяжутся первые плоды. Ребенок переживает это как самые светлые дни своего детства. Он с нетерпением ждет того дня, когда созреют плоды, чтобы снять их и понести матери, отцу, увидеть в их глазах радостное изумление. Эти мгновения оставляют неизгладимый след в юной душе. Он поднимается на первую в своей жизни вершину нравственного развития. Те духовные и физические силы, которые вложил ребенок в труд для дорогого человека, — это целый мир переживаний, чувств. Творение добра для людей станет его потребностью. Он будет чувствовать сердцем, что товарищу, другу, любимому человеку, живущему рядом, надо помочь. Ребенок, испытывающий потребность делать добро, становится очень зорким, восприимчивым, чутким к окружающему миру, людям, поступкам, взаимоотношениям. Как чутки дети, переживающие радость творения добра, к огорчениям и невзгодам матери и отца!

Нравственное воспитание — это мудрое ограничение. Ребенок должен понять, что есть три вещи: можно, нельзя и надо. Большую, иногда роковую ошибку допускают те матери и отцы, которые, образно говоря, не умеют правильно чередовать эти три блюда: можно, нельзя и надо. Лет до 12, иногда до 13—14, а бывает и до 15—16 кормят одним блюдом: можно. Ребенку, а потом и подростку всё дозволено. Ему вдалбливается мысль, что он чуть ли не центр Вселенной, вокруг него всё вращается. Потом, когда вдруг оказывается, что ребенок, как говорят в народе, сел на шею родителей, мать и отец в пожарном порядке меняют блюдо: нельзя! Вдруг перед маленьким человеком открывается совершенно новая, не известная ему доселе сторона окружающего мира: это запрещается, это не разрешается. Маленький человек чувствует себя оскорбленным. У него извращено представление о добре и зле, справедливости и несправедливости. До сих пор он каждой клеточкой своего существа чувствовал, что он приносил родителям только радость: что бы он ни делал — мать и отец только хвалят (даже гели бабушке пригрозил маленьким кулачком — и за это хвалят: вот какой у нас сын самостоятельный человек!). И вдруг оказывается, что он приносит родителям не радости, а одни беды и огорчения, он уже не «золотко» и не «ненаглядный сыночек», а божье наказание. Вместо ласкового пустословия появляется подзатыльник, а то и ремешок. У ребенка разыгрывается болезненное самолюбие. Каждое новое резкое глово для родителей — это мелкая соль, посыпающая кровоточащие ранки его самолюбия. Жалость к себе — вот душевное состояние, которое я без преувеличения называю неисчерпаемым источником эгоизма. Не допускайте, чтобы у ваших детей зародилось это состояние, — оно породит ожесточенность. Пусть человек умеет жалеть себя лишь постольку, поскольку он умеет быть добрым и жалостливым к другим.