Отсутствие темы сексуальности в структуре реального общения может свидетельствовать о совершенно противоположном феномене—о незримом, молчаливом, но постоянном присутствии.

Хотя со времени, описываемого М.Фуко, прошло почти три века, тема «асексуальной сексуализации» остается более чем актуальной. Яркий пример этого — актуализация за последнее десятилетие в протестантских странах темы «sexual harassment» или «sexual abuse», заставляющей обнаруживать скрытый сексуальный подтекст в самых невинных поступках. Отсутствие темы сексуальности в «приличном обществе» на самом деле — изнанка ее постоянного текущего присутствия.

4.5. «Культурная» патология эротического тела

Другая особенность интерпсихического этапа социализации сексуальности, оказывающей решающее значение в формировании ее патологии, — это противоречивость, двойственность предъявляемых к ней социальных требований. С одной стороны, сексуальные проявления должны подавляться, либо быть заключены в узкие границы канонической реализации, с другой — постоянно поддерживается и сосуществует параллельно с этими границами тема «мужской предприимчивости», активности, инициативности, нарушения та-буированных запретов. Канон одновременно и существует, и его надлежит «выполняя, нарушать», что в дальнейшем создает плодородную почву для формирования различных сексуальных расстройств.

Социальный, исторически обусловленный, относительно условный характер запретов и ограничений проявлений сексуальности четко связан с особенностями формирования произвольности регуляции этих проявлений.

М. Фуко (1996) приводит очень яркий пример такого рода запрета, формирующего через атрибуцию ответственности новый тип произвольности, — проблему детского онанизма, объективирующуюся через установления культурного коммуникативного ограничения. До начала XVIII в. такой собственно педагогической проблемы как детский онанизм не существовало (особенно в низших классах), ибо все формы детской сексуальности рассматривались как вполне невинные, и ребенку не ставилось в вину или ответственность их проявление. С момента артикулирования запрета ситуация резко меняется. В течение XVIН в. это становится общественной и педагогической проблемой. Врачи, педагоги, родители едины в своем упорном желании полного уничтожения любых проявлений детской сексуальности (именно с этого момента берут начало пугающие «научно обоснованные» теории об абсолютном вреде детского онанизма). Хотя в отчетливой форме эти ограничения артикулируются к началу XVIII в., можно установить прямые заимствования или очень тесные преемственные связи между первыми христианскими учениями и моральной философией античности: «Первый значительный христианский текст, посвященный сексуальным отношениям в супружеской жизни, — 10 глава II книги "Педагога" Климента Александрийского, — опирается на несколько мест из Священного Писания, но также и на ряд принципов и предписаний, непосредственно заимствованных из языческой философии. Здесь уже можно увидеть определенное ассоциирование сексуальной деятельности и зла. В этом тексте легко распознать те навязчивые страхи, которые культивировались медициной и педагогикой, начиная с XVIII века,.. Прогрессирующее истощение организма, смерть индивида, истребление его расы и, в конечном счете, урон, наносимый всему человечеству, — все это поток словоохотливой литературы обещал тому, кто стал бы злоупотреблять своей половой функцией. В медицинской мысли XIX века эти возбуждаемые у людей страхи составили, как кажется, "натуралистическую" и научную замену христианской традиции, которая приписывала удовольствие к области смерти и зла» (Фуко, 1996, с. 285—286). «Вокруг ученика колледжа и его секса быстро разрастается целая литература наставлений, предупреждений, наблюдений, медицинских советов, клинических случаев, схем реформы, планов идеальных учреждений. Благодаря Базедову и немецкому "филантропическому" движению это выведение в дискурс подросткового секса приняло значительный размах. Зальцманн организовал даже экспериментальную школу, особенность которой состояла в настолько хорошо продуманном контроле и воспитании в области секса, что универсальный грех юности никогда не должен был иметь там места. И среди этих мер ребенок не должен был оказаться лишь бессловесным и несознательным объектом забот, согласованных между одними лишь взрослыми, ему предписывался определенный дискурс о сексе: разумный, ограниченный, канонический и истинный, — своего рода дискурсивную ортопедию» (Там же, с. 125).