В 30-х гг. состоялась дискуссия по поводу протокольных предложений. Феноменальная трактовка протокольных предложений была заменена «вещной». Последняя предполагала протокольный язык, предложения и термины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свойства. Теперь эмпирический каркас науки строился на предложениях, которые не считались абсолютно достоверными, однако их истинность устанавливалась наблюдением и в ней не следовало сомневаться. «Листья деревьев оставались зелеными», а «небо голубым» и для Аристотеля, и для Ньютона, и для Эйнштейна. Их протокольный язык был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Все высказывания, претендующие на статус научности, должны быть сведены к протокольным предложениям. Исходя из данной концепции, смыслом обладают только те предложения, которые могут быть сведены к протокольным. А центральным теперь оказывалась процедура наблюдаемости. Вскоре с данным понятием возникли трудности, опять-таки по причине сомнений в интерсубъективности наблюдений. Индивидуальные различия наблюдателей в процессе наблюдений, приборная ситуация, когда в роли прибора могут оказаться даже очки или оконное стекло, — всё это ставило под сомнение достоверность протокольных предложений.

В основных работах Р. Карнапа «Значение и необходимость», «Философские основания физики. Введение в философию науки», переведенных на русский язык, содержится очень много плодотворных идей в области логической семантики и техники определения предикатов и теоретических терминов, моделей формализационного языка, способного выразить содержание научной теории. Вместе с тем гонение на традиционную метафизическую проблематику не ослабевает. Те предложения, для которых процедура верификации или редукции (сведения) к чувственно данному или данному в наблюдении оказывается невозможной, должны быть устранены из науки. Философия, направленная на обсуждение и постижение интеллигибельных сущностей (т.е. исконной философской проблематики), с этой точки зрения оказывалась не имеющей смысла. Философия может присоединиться к делу очищения от бессмысленных псевдопредложений с помощью логического анализа языка науки. Однако дело это нелегкое. «Как, — спрашивает Куайн, — антропологу различать предложения, с которыми чистосердечно и постоянно соглашаются говорящие на мес-,тном языке относительно случайных эмпирических банальностей, с одной стороны, и необходимые концептуальные истины, с другой стороны?» Селларс спрашивает, каким образом авторитет отчетов первого лица, например отчетов о том, какими являются нам вещи, об испытываемой нами боли и мыслях, проходящих перед нашим умом, отличается от авторитета отчетов эксперта, например, отчетов об умственном стрессе, брачном поведении птиц, цвете физических объектов. «Мы можем соединить эти вопросы и просто спросить, откуда наши партнеры знают, каким из наших слов стоит доверять, а какие из них требуют дальнейшего подтверждения?» (СНОСКА: Рорти Р. Указ. соч. С. 128). Эти и множество других вопросов показывают, сколь бесконечна проблемная область изучения языка науки.