Из всех форм государственного правления Вольтеру в наибольшей степени импонировал «просвещенный абсолютизм». В темноте и невежестве он видел главный источник пороков и преступлений. Просвещенный монарх с просвещенным народом могли бы вместе с успехом решать все стоящие перед государством задачи, эффективно противодействовать всем формам социального зла.

Проблема преступления и наказания как предмет социальной метафизики

Тема преступления и наказания привлекла Вольтера, когда он обратился к анализу трагических коллизий человеческой судьбы, изображаемых искусством. Выступив в роли создателя нескольких драм для театра, Вольтер увидел в трагедии живую картину человеческих страстей, где обнажаются страшные стороны жизни, изобилующие жестокими преступлениями.

В античной трагедии боги нередко требуют, чтобы герой ответил на преступление преступлением, и их не смущает то обстоятельство, что тем самым лишь приумножается масса существующего зла. Трагический герой должен пойти на опасный шаг, чтобы выполнить волю богов и совершить то, что с позиций морали и права выглядит как преступление. Таковы протагонисты греческих трагедий Орест, Электра, Антигона.

Другая категория преступников — это тираны, предатели, нарушающие законы высшей справедливости. Эсхил, Софокл и Еврипид учат зрителя не сокрушаться и не принимать близко к сердцу несчастья, обрушившиеся на них, ибо так их настигает возмездие. Особое место в размышлениях Вольтера заняла тема бессознательного преступления. Анализируя эту проблему в связи с трагедией Софокла «Царь Эдип», философ обращает внимание на ряд нарушений законов логики и здравого смысла у античного драматурга. Более того, он создает свой вариант трагедии и излагает с позиций просветительского рационализма собственное понимание преступлений и судьбы Эдипа.

По мнению Вольтера, древние греки уже самой природой своего мироотношения были расположены к обостренному восприятию трагических граней человеческого существования. В античных драмах герои часто попирают божеские и человеческие законы, навлекая тем самым на себя суровые кары. Такова судьба Эдипа, на счету которого два страшных преступления — убийство своего отца и кровосмесительная связь с матерью. Вместе с тем, Эдип — не обычный преступник; по своим человеческим качествам он добродетелен, благороден и не склонен к нарушениям законов. Но обстоятельства сложились таким образом, что он, сам того не ведая, совершил тяжкие преступления. Возникла своеобразная морально-правовая антиномия. С одной стороны, в свете объективных, очевидных причинно-следственных связей, Эдип — преступник, виновный в том, что убил царя Лая, являвшегося его отцом, и женился на его вдове Иокасте, оказавшейся, как выяснилось впоследствии, матерью своего второго мужа. Но с другой стороны, Эдип, субъективно, мотивационно не вынашивавший планов преступлений, не виновен и не может считаться преступником в обычном понимании. Оба эти утверждения верны в равной степени. Существует ли какое-либо приемлемое разрешение данной антиномии? Вольтер находит его, утверждая, что Эдип — бессознательный преступник, не ведавший, что творил, и, следовательно, трагическая личность. Пережив внутреннюю драму постижения истинной сути содеянного им, Эдип прошел путь от объективного состояния «беды» к субъективному состоянию «вины». Если над Софоклом еще довлела архаическая логика мифологического мышления с его представлениями о непреложности воли рока и предначертаний судьбы, то для Вольтера, мыслящего в ключе антропоцентрической парадигмы, на первом месте стоит логика индивидуального «просвещения», трагедия постижения бессознательным преступником собственной вины. В этом особенность позиции Вольтера, продиктованная духом нового времени.