Регрессирующая личность подменяется, по выражению психолога, профессора МГУ В.В. Петухова, «мничностью» (СНОСКА: См. Петухов В.В. Природа и культура. М., 1996), то есть мнимой личностью. Увеличивается разрыв между декларируемым благородством намерений и девиантностью поступков (отклонением их от нравственных норм).

Личностный поступок, по Петухову, раздвигает границы возможностей человека, преобразуя их на пути понимания собственных проблем. Даже дефект, физический или психический, в этом случае используется для достижения стоящих перед личностью целей.

В романе В. Гюго «Человек, который смеется» есть сцена, где главный герой усилием воли преображает свое изуродованное лицо – шутовскую маску – в трагический лик. Ошеломляющий эффект преображения разрешает критическую ситуацию. «Смеющийся человек» совершает в этой сцене своего рода личностный поступок.

Что касается «мничности», она продукт регрессии к рационализации субъекта, испытавшего однажды возвращение вытесненного в сознание. Во всяком случае, у Алены «мничность» стала развиваться именно так, в результате фрустрации повторно осознанной потребности в любви и вторичного ее вытеснения.

«Мничность» объявляет социальной нормой и возводит в культурный принцип собственный природный позыв. То есть управляется симбиозом ОНО и Сверх-Я, ОНО – «в шкуре» Сверх-Я. Одна дама, безуспешно пытавшаяся похудеть, жаловалась: «Утром я не ем, но вечером наедаюсь, «по идейным соображениям», вполне убедив себя за день в противоестественности и вреде голодания!». «Мничность» в роли адвоката желудка каждый вечер выигрывала дело логически безупречно.

«Мничность» же нашей новобрачной трепетала в благородном гневе на «авантюристку», посмевшую сохранить внебрачного ребенка, отяготив совесть «моего мужа». «Мничность» теперь горячо рассуждала о святости семейных уз, отклонив, между тем, предложение супружеской близости, поступившее от друга детства: верность он ей предложить не мог.

Однако было заметно, как греют ее маленькие знаки внимания и услуги, оказываемые «фиктивным мужем». Они оставляли надежду, что союз их со временем перестанет быть только формальным, что друг детства, наконец, осознает: она – его давняя и единственная любовь.