Langue, как и любой мощный исследовательский конструкт, вовсе не фантазм. Однако именно как конструкт он имеет принципиально иной модус существования, нежели те или иные эмпирические объекты и отношения между ними. Впрочем, звук речи как таковой тоже не дан нам в непосредственной, прямой эмпирии – в качестве звука речи он существует в речевом потоке, т.е. звук как единичная сущность тоже конструкт, хотя иного уровня, чем, например, фонема. Чтобы сделать единичный звук «предметом исследования», как данный термин принято понимать в эпистемологии, надо еще этот звук из речевого потока выделить, т.е. найти процедуры, позволяющие работать с эмпирическим аналогом звука речи. Как известно, мы не можем совершить подобную операцию (в данном случае – членение и отождествление), не опираясь на теорию. Вопрос лишь в том, чтобы мы сами не питали иллюзий по поводу нашей «вненаходимости» по отношению к теории, которая стоит за выбором конструктов и далее – поиском их эмпирических аналогов. (Это тривиальное положение, увы, приходится время от времени повторять.)

Оставаясь на уровне теоретических конструктов, мы можем рассуждать о функциональных моделях и даже сделать какую-либо модель этого типа действующей – например, реализовав ее в виде компьютерной программы. Но если мы ставим своей целью описать нечто, происходящее «на самом деле», мы обязаны найти для конструктов некие достаточно очевидные эмпирические аналоги. Относительно этих аналогов уже можно строить гипотезы, затрагивающие уровень «на самом деле», а далее – выводить из них экспериментально проверяемые следствия. (Замечу, что эта «лабораторная» эмпирия вовсе не равна «жизни как она есть». Подробный разбор сюжетов с выделением и отождествлением звуков как теоретически нагруженной процедуры см. в моей работе: Фрумки-на, 1980.)

Мне представляется, что оба обсуждаемые научные направления – и когнитивизм, и психолингвистика – вызваны к жизни именно желанием понять, как же обстоит все «на самом деле», т. е. новыми ценностными ориентациями. Последние в немалой степени возникли из-за неудовлетворенности чисто кибернетическими, функциональными моделями. Функциональные модели позволяют изучать явление – в том числе и речь – методом «черного ящика», когда исследователь строит умозаключения только путем сопоставления данных на «входе» и данных на «выходе». Вопрос о том, что же происходит «на самом деле», в рамках кибернетического моделирования вообще не может ставиться: кибернетический подход опирается на другие познавательные установки.