Позиция учителя-воспитателя трудна вдвойне. Шесть-семь уроков в день он приходит к детям в качестве учителя — носителя и интерпретатора конкретных знаний, которые в силу их достоверности он вправе давать декларативно: закон Ома, теорему Пифагора, химические свойства кислоты, содержание «Слова о полку Игореве», причины падения Римской империи... А на седьмой-восьмой урок он приходит к тем же детям в качестве классного руководителя (воспитателя).

Своим воздействием, которое может быть реализовано в самых разных творческих формах, он пытается влиять на отношение детей к музыке (конкретной), поэзии (определенной), живописи (отдельным произведениям), интересному (для самого педагога!) человеку... Высказывая свое отношение, он не может приказать, заставить детей принять его отношение, сделать своим. «Музыка Бетховена (Моцарта, Шопена, Паганини...) прекрасна, восхитительна...», — говорит учитель. И они слушают. И звучит Бетховен... В классе тишина: слушают. А в конце классного часа — маленькая анонимная анкетка: «Понравилось ли вам размышлять под музыку Бетховена?» и ответы: «Да, конечно, но Бритни Слирс лучше!», «Металлический рок — это класс!», «Нирвана» — это да!» И подобных — около 75% (иногда больше, иногда меньше). Что это: невнимание, неуважение к учителю, к Бетховену, конкретно к «Лунной сонате» или к классической музыке? Ничего подобного! Просто «каждый выбирает по себе» (Ю. Левитанский). Отношение избирательно.

Но как же тогда быть педагогу, задавшемуся целью сформировать определенное отношение учащихся к какой-то определенной ценности? Очевидно, надо так представить отношение, чтобы оно настолько поразило, удивило, пленило воспитанника, чтобы он его принял, захотел присвоить. Читаем у Л.Н. Толстого: «Воспитание, передача знаний тогда настоящие, когда передается важное, нужное содержание (нравственное учение) в ясной, разумной, понятной форме (наука) и так, что оно пленяет, заражает, увлекает своею искренностью того, кому передается (искусство)...»