Небезынтересна следующая деталь: я указал больной на необходимость оформить свое гражданское положение — пройти ВТЭК. От всего этого больная категорически отказалась, заявив, что во ВТЭКе ее будут расспрашивать о болезни. Я согласился с ее доводами и устроил ей инвалидность через мать больной.

В течение нескольких месяцев больная аккуратно приходила ко мне на сеансы суггестии; она приходила очень точно в назначенное время и, если приходилось ждать, садилась на стул в передней всегда в одной и той же позе — с выпрямленным корпусом, скрещенными на коленях руками и взором, устремленным вперед. Если в это время мне приходилось выходить в переднюю, на телефонный звонок, например, она ни на йоту не меняла позы и так же неподвижно смотрела вперед. Заходя в кабинет, она неизменно в той же позе садилась на стул, после чего, неизменно же, кивком головы и гримаской по направлению к подвижному абажуру лампы на письменном столе давала понять, чтобы я приспустил абажур, так как яркий свет ей неприятен. Поэтому, ради эксперимента, я неизменно поднимал абажур к ее приходу, и неизменно следовала та же стереотипная реакция. Вместе с тем, бросалась в глаза прямолинейность в моторике больной. Я не могу иначе выразиться, ибо это не угловатость, или, если угодно, угловатость, но в прямом, точном смысле слова, без всякого привкуса неуклюжести, нескладности. Движения больной лишены плавности, закругленности, грации; я сказал бы так — она напоминает в своей угловатости курицу и менее всего котенка. Такова же и ее речь: нельзя сказать, что ее речь лишена эмоциональности, она не лишена и тонких нюансов, но она лишена модуляций, переходов, она тоже прямолинейна; ее речь на редкость не музыкальна, амузична. При этом, она очень экспрессивна в своей речи, подчеркнуто экспрессивна, что в связи с прямолинейностью создает впечатление инфантильности.

Все идет хорошо: больная не только хорошо работает, но становится активнее в своей жизнедеятельности, начинает посещать театры и кино, очень живо делится со мной своими впечатлениями, бывает в гостях. Больная очень довольна результатами лечения, но примерно к концу первого года нашего знакомства отмечает следующее: воспоминания, связанные с болезнью, полностью или почти полностью исчезли; но больная отмечает еще какие-то, как будто недавно появившиеся, странные тягостные состояния, когда какие-то неуловимые представления, связанные с периодом болезни, сами собой появляются в голове. Охарактеризовать более точно эти состояния оказалось не так легко, ибо неизменно на все вопросы больная отвечала в свойственной ей, по-детски капризной, прямолинейной, деревянной манере: «Не хочу об этом говорить, мне неприятно вспоминать, зачем вы меня спрашиваете, ведь вы же хотите меня избавить от этого, а сами спрашиваете». Все же с помощью всяких ухищрений удалось установить, что больная свои сознательные воспоминания о болезни, появляющиеся изредка, например, при случайной встрече на улице с кем-нибудь из сотрудников больницы и т.п., отличает от каких-то, по ее словам, «словно влетающих в голову», хаотических, чужих, не собственных воспоминаний. Причем, кстати сказать, это влетающее в голову воспоминание есть в то же время какое-то своеобразное физическое ощущение в голове. Поскольку к концу года лечения сознательные воспоминания были уже полностью ликвидированы, я стал внушать больной, что она этих хаотичных, влетающих в голову мыслей не будет больше замечать; точнее выражаясь, я суггерировал (от лат suggero — внушать — Прим М Е Бурно) ей неизменное ощущение совершенно чистой, ясной головы.