Вот почему здесь лежит корень разгадки вопроса о чужом «я», о познании чужой психики. Механизм сознания себя (самосознания) и познания других один и тот же; мы сознаем себя, потому что мы сознаем других, и тем же самым способом, каким мы сознаем других, потому что мы сами в отношении себя являемся тем же самым, чем другие в отношении нас. Мы сознаем себя только постольку, поскольку мы являемся сами для себя другим, т. е. поскольку мы собственные рефлексы можем вновь воспринимав как раздражители. Между тем, что я могу повторить вслух сказанное молча слово, и тем, что я могу повторить сказанное другим слово, нет никакой принципиальной разницы в механизме: и то и другое обратимый рефлекс-раздражитель. Вот почему в социальном контакте экспериментатора с испытуемым там, где этот контакт протекает нормально (взрослый и пр. человек), система речевых рефлексов испытуемого имеет для экспериментатора достоверность научного факта, если соблюдены все условия, отбирающие безусловно верное, безусловно нужное и безусловно приведенное в связь, характер которой нами заранее учтен, с изучаемыми рефлексами.

Второй, расширительный, смысл сказанного выше может быть проще всего выражен так. Опрос испытуемого с целью совершенно объективного изучения и учета необнаруженных рефлексов есть необходимая составная часть всякого экспериментального исследования нормального человека в состоянии бодрствования. Здесь имеется в виду не показание самонаблюдения о субъективных переживаниях, которому Бехтерев вправе придавать лишь дополнительное, побочное, подсобное значение, а объективная часть эксперимента, без которой не может обойтись почти ни один эксперимент и которая сама служит проверочной инстанцией, дающей санкцию достоверности результатам предыдущей части опыта. В самом деле, психика, вообще в высших организмах и в человеке, играет все большую роль по сравнению с полными рефлексами, и не изучать ее значит отказаться от изучения (именно объективного, а не однобокого, субъективного наизнанку) человеческого поведения. В опыте над разумным человеком нет такого случая, чтобы фактор заторможенных рефлексов, психики, не определял так или иначе поведения испытуемого и мог быть совершенно элиминирован из изучаемого явления и не учитываться вовсе. Нет такого акта поведения во время опыта, когда в протекание воспринимаемых рефлексов испытуемого не врывались бы рефлексы, недоступные глазу или уху. Значит, нет и такого случая, когда мы могли бы отказаться от этой хотя бы чисто проверочной части опыта. Да в сущности, он, этот элемент, вводится экспериментаторами, не может не вводиться, но именно как речь, как разговор, не учитываемый научно наравне с другими элементами опыта.