Вожделенный кабинет, куда мы добирались полдня! Пока со мной беседуют, делают записи в карточке, сыну предлагают пустячное задание. Он милостиво соглашается— с подобным он дома справляется, не глядя. Выполнил — и на этом его внимание, интерес и силы исчерпываются. Когда педагог начинает работать с ребенком, малыш уже сошел с дистанции. Он устал, по своим возрастным особенностям не готов к подобным нагрузкам. Те успехи, которых мы с трудом добивались дома, здесь никто не видит — он их не показывает. Зато показывает плохое, на что был способен: отворачивается от тети в белом халате, убегает за дверь, тянет меня за собой, капризничает, канючит. Я переживала, краснела. Что-то мне говорили, рекомендовали, я записывала. Но глазами следила за ним, стараясь вовремя среагировать и не допустить компрометирующей выходки, пресечь зарождающийся каприз, грозящий перейти в бурю. И сама уже сидела уставшая, отупевшая. Слова педагога проходили мимо ушей, мимо понимания.

Занятие? Пародия. Я никого не виню, так сложились обстоятельства, что к единственному человеку, способному нам помочь, мы добирались уставшими и измученными.

Потом обратная дорога. Она была чуть легче, потому что мы никуда не спешили.

Одна моя знакомая, лечившая нашего сына с помощью массажа и трав, всегда требовала, чтобы малыш к ее сеансу был здоровым, выспавшимся и сытым. «Никакое лечение не пойдет впрок,— говорила она,— если ребенок во время процедуры капризничает, на что-то жалуется или чего-то хочет. Он должен быть довольным и веселым. Тогда наш контакт принесет пользу». А разве нельзя то же самое сказать про занятия?

Мало того, что сами понятия «двух-, трехлетний ребенок» и «занятия» несовместимы, мы, взрослые, кроме того, ломаем привычный распорядок дня, заставляем малыша преодолевать препятствия и хотим, чтобы кроха еще и занимался. Мы желали невозможного.

Теперь, наверно, стало понятно, почему нам в кабинете сурдопедагога не поставили ни одного звука.

По каким-то неписаным, но уже сложившимся традициям принято считать, что от воспоминаний о прошлом веет уютом и теплом. Грешно помнить плохое, но ничего не могу с собой поделать. Сейчас, когда у нас есть машина, когда живем совершенно в другом ритме, когда с сыном можно поговорить и все ему объяснить,— я с содроганием вспоминаю то время. Откуда брались силы? Тогда я сама не могла точно ответить, стоят ли эти так называемые занятия затраченных сил и здоровья? И только время показало: любой труд, если он разумный и целенаправленный, дает свои результаты. Вот и мы от поездки к поездке закладывали фундамент своей системы обучения и воспитания. На своем личном опыте я убедилась: глухой ребенок, как и его родители, должен быть великим тружеником с самого раннего возраста. Иначе ничего не получится.