После долгих споров и аргументации за и против необходимости уменьшить численность Большой Дэвид снова взял слово: «Кто собирается уйти?» Постепенно, к всеобщему изумлению, с земли поднялось человек двадцать, и столько же осталось сидеть. В течение двух дней коммуну покинуло около тридцати человек, в том числе философ-анархист, настаивавший, чтобы в нее принимали всех. Большой Дэвид повесил у ворот табличку: «Без дела не входить». Таким своеобразным способом коммуна решила эту проблему и вернула себе способность жить на самообеспечении, хотя и пересмотрела свою философию.

Еще в одной коммуне возникла проблема взаимоотношений с местными жителями. Питер был озабочен этим вопросом, однако начал излагать суть дела слишком заумно, в таких примерно выражениях:

Питер: «Вероятно, было бы целесообразно войти в контакт с представителем стандартной общественности». Он также щеголял оборотами типа «предвидя соответствующие их возражения», «сформировав комитет, который охватывал бы весь общественный спектр», и т. д. и т. п. Его манера выражаться вывела из себя Клавдию вместе с Элейн. Клавдия закричала: «Даже не то, что ты говоришь, а то, как ты это говоришь, вот что меня убивает». Затем подошла очередь Элейн. Она словно бы счищала луковицу: «Все то время, что я тебя знаю, меня не покидало ощущение, что ты стараешься отгородить нас от жизни... Словно бы мы дети, и ты стараешься уберечь нас от бремени познания всех тех забот, которые ты взвалил себе на плечи... Это скрытая разновидность патернализма, и ты в этом главный. У тебя хватило дальновидности настоять на своем и выкупить этот участок, когда все остальные колебались. Но сейчас ты пытаешься давить на нас уже самим своим тоном...» Элейн осеклась. Молчание. «Продолжай», — сказал Питер.

Клавдия: Я не понимаю, почему ты не выйдешь вперед и не расскажешь нам, что ты чувствуешь, вместо того чтобы пичкать нас этим суконным канцелярским дерьмом. Я очень-очень редко вижу, чтобы ты показывал себя настоящего. Та ночь с музыкой — это был один случай. Ты был взволнован, разозлен, огорчен, но это был ты, настоящий ты.