Так вот где зарыта собака! Бедная Мурка, видимо, и меня приняла за ревизора... Я выглянул в окно. Кот забрался на самую высокую ветку и дрожал там всем телом, не понимая, что случилось с кошкой.

Откуда ему было понять! Молодой, неопытный, кот еще никогда не занимал чужой штатной должности.

(Н. Лабковский.)

* * *

У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих подросточков, выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами подросточки и подростки, танцевавшие до упаду; это говорили взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслью снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделали два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцатии четырнадцатилетние девочки, первый раз надевающие длинные платья. Все, за редким исключением, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки... ...лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцевали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в доме Безухова, и бал очень удался, как говорили все.

(Л. Толстой.)

* * *

Редакция помещалась в моей комнате, а комната - в общежитии батумских моряков.

Общежитие было веселое. С восхода солнца до глубокой ночи пел, выл и издевался над жильцами граммофон начальника порта. Это был старательный, срывающийся на верхах граммофон со скудным репертуаром. Бойчее всего он высвистывал «Пупсика». Когда же бывал в ударе, то казалось, что на пристань мчится опоздавший пассажир, испуская вопли отчаяния и предсмертно скрипя. Слышался рев гудков, треск лопающихся сходней и свист пара, перегретого в пароходных котлах. Словом, это была целая симфония морских звуков. Очевидно, поэтому граммофон терпели и временами даже ценили. Он вовремя всех будил, а в январские вечера создавал столь нужный в одиночестве шум.