БУРЯ

По спокойному морю вдруг пробежала потемневшая узкая полоса бесчисленных морщинок. Налетел ветер, шевельнул парус, вздул на спине Андрейки рубаху и понесся дальше вместе с мелкой рябью, темнившей светлое лицо моря.

Море покрылось пятнами ряби и вдруг почернело на необозримом пространстве от края до края. Ветер превратился в ураган и, свистя в ушах, наполнял парус. Волны шли зелеными рядами вздымающейся воды, шли, как грозная рать с белыми колеблющимися головами, и кругом настал ад. Огромные волны шли на лодку без перерыва, без отдыха. Прижимаясь к дрожавшей мачте, Андрейка расширенными глазами глядел на бунтовавшие волны, которые без числа и без конца шли на их одинокую, заброшенную лодку. Она то совсем ложилась набок, то выпрямлялась и взлетала на самый гребень. Хлеставшие через борт волны все больше заполняли лодку, и она все тяжелее взбиралась наверх.

(А Серафимович.)

УМИРАЮЩИЙ ГЛАДИАТОР

(Отрывок)

Ликует буйный Рим... торжественно гремит

Рукоплесканьями широкая арена.

А он - пронзенный в грудь - безмолвно он лежит,

Во прахе и крови скользят его колена...

И молит жалости напрасно мутный взор:

Надменный временщик и льстец его сенатор

Венчают похвалой победу и позор...

Что знатным и толпе сраженный гладиатор?

Он презрен и забыт... освистанный актер.

И кровь его течет - последние мгновенья

Мелькают, - близок час... Вот луч воображенья

Сверкнул в его душе... Пред ним шумит Дунай...

И родина цветет... свободный жизни край;

Он видит круг семьи, оставленный для брани,

Отца, простершего немеющие длани,

Зовущего к себе опору дряхлых дней...

Детей играющих - возлюбленных детей.

Все ждут его назад с добычею и славой...

Напрасно: жалкий раб, он пал, как зверь лесной,

Бесчувственной толпы минутного забавой.

Прости, развратный Рим, - прости, о край родной...

(М. Лермонтов.)