На меня – как и на весь приход, я подозреваю – «глубочайшее впечатление» производят проповеди одного священника на русском – по его мнению! – языке. Его родители были белоэмигрантами, и он родился и вырос в Париже. Этот человек настаивает, что он русский, и даже казак. Соглашусь с тем, что слова, которые он говорит, вполне понятны для меня, если их взять отдельно, но что он при этом пытается сказать, общий смысл его проповеди становится в какой-то мере понятным только после того, как я прилагаю значительные усилия по внутреннему переводу беспорядочно нагроможденных им как бы русских слов на связный русский язык. Его речи всегда сопровождаюся гробовой тишиной – все, очевидно, заняты таким же напряженным умственным переводом с «русского» языка, на котором говорит проповедник, на более привычный и понятный для них русский.

Как-то раз у меня состоялся с этим «казаком из Парижу» весьма забавный разговор. Один наш общий знакомый художник попросил передать для этого священника пригласительные билеты на открытие своей первой персональной выставки. Он считал, что присутствие обладающего очень внушительной бородой святого отца придаст выставке особый колорит и даже определенную святость. После службы и очередной «увлекательной» проповеди я подошел к батюшке с билетами и передал их ему. Между нами последовал следующий разговор:

– Как долго?

– Открытие будет в семь. Все мероприятие займет часов пять-шесть, но вы можете побыть там час-два или сколько хотите. Даже десять минут, если торопитесь…

– Я вас спрашиваю, как долго?

– До места ехать примерно час, но вы, насколько я знаю, в зале уже бывали и знаете, где…

– Я еще раз вас спрашиваю: как долго?!

– Эээ… извините, Владыка, но я чрезвычайно – просто-таки безумно! – тороплюсь. Я очень хотел бы с вами поговорить, но совершенно нет времени. Билеты я вам передал. Телефон у вас есть. Если у вас будут какие-то вопросы, звоните – виновник торжества вам сам все расскажет – он, в отличие от меня, обладает всей полнотой информации…