Однако другая опасность заключается в том, что некоторые персонологи иногда используют психотерапевтические техники, и результат такого подхода сопоставим с результатами Спенса, использовавшего свои лабиринты для исследования научения. Надо иметь в виду, что психотерапевтическая ситуация весьма специфична: она предназначена для осуществления лечения. Она не может считаться ситуацией естественной. На мой взгляд, она лишь отчасти может рассматриваться как репрезентативная естественным взаимоотношениям людей. Когда персонолог разрабатывает свою теорию исключительно на основе психотерапевтических наблюдений, он также рискует быть тривиальным в том, что касается его понимания жизни. Возможно, вы помните, что в 7-й главе я предположил, что причиной выделения Роджерсом всего двух типов личности является то, что он развивал свою теорию исключительно на основе наблюдения за поведением пациентов. Нам нужно помнить, что теория психотерапии и теория личности – это совершенно разные вещи.

Теория должна быть операциональной

В общем виде принцип операциональности предполагает, что значение понятия определяется связанными с ним операциями измерения. Ученому весьма полезно это помнить, потому что это вынуждает его быть действительно точным в отношении того, что он имеет в виду, и учитывать, как те или иные методики измерения влияют на значение изучаемого. Однако некоторые слишком усердные психологи интерпретируют этот принцип так, что он, на мой взгляд, теряет всю свою важность.

Одна из неверно толкуемых версий операционализма сводится к тому, что понятие значит лишь то, что мы ему приписываем, не больше и не меньше. Мне это представляется неверной интерпретацией принципа операционализма, который вовсе не должен подменять собой теоретические рассуждения. Когда мы используем операции измерения для определения понятия вместо того, чтобы сначала определить понятие, а затем выбрать адекватные ему процедуры измерения, мы допускаем, что само по себе понятие не более чем символ. Это допущение практически всегда нарушается в психологии, которая для обозначения понятий использует не математические символы, а слова. А слова в нашем языке имеют достаточно устойчивые значения. И эти значения не являются чисто семантическими: различие между словами отражает различие между элементами опыта. Определение этого "реального" значения понятия (см. Mandler and Kessen, 1959, с. 93-101) с точки зрения набора операций, используемых для его измерения (например, интеллект это балл по шкале Стэнфорда-Бине), было бы весьма опасно для теории личности. Оно, как правило, балансирует на границе осознания, привнося в исследование влияние интуиции. Вероятно, интуиция оберегает нас от чрезмерно большого количества ошибок, и в то же время мы неумно заявляем, что не знаем истинного значения используемых понятий, пока их не измерили. В конце концов, количество операций измерения бесчисленно, и если у нас нет теории, которая помогла бы нам сделать выбор между ними, мы принимаем решение сами.