Речь Пятакова ошеломила его собеседника, слушавшего ее с ужасом. «Не лжет ли он? - спрашивал себя Валентинов. - Не хочет ли он для чего-то меня просто эпатировать? И неужели его политическую «философию» можно вывести прямо от Ленина? Ведь ход мысли Пятакова неумолимо приводит к выводу, что, раз все возможно, тогда и «все позволено». Можно и должно, если этого требует партия, в 24 часа перевернуть наизнанку свои убеждения... Можно и должно так себя настроить, дрессировать, чтобы при всяких движениях и поворотах партии быть всегда с нею внутренне согласным» (СНОСКА: Там же). Валентинов исходил из обычной морали и обычной логики, коммунистическая же партия выработала для своих членов совершенно новую мораль и новую логику: добром является то, что способствует укреплению единства партии и ее успехам; член партии не имеет права ни на собственные, отличные от требуемых партией, убеждения, ни на саму собственную жизнь. В усвоении этой морали - одно из объяснений того, почему оказались возможными и успешными показательные процессы середины 30-х гг. «На судебных процессах, ведомых Вышинским, все обвиняемые, в том числе и представители «ленинской старой гвардии», покорно признавались в покушениях на жизнь Сталина и в прочих не сделанных ими преступлениях, - писал Валентинов гораздо позднее. - Эти признания вырывались различного характера физическими и моральными пытками, но после того, что я слышал в Париже от Пятакова, я готов допустить, что его поведение на суде может быть объяснено не только пытками. Пятаков мог верить, считать или заставить себя считать, что требуемые от него показания и признания нужны партии, ее руководству, необходимы для упрочения и успехов строительства коммунизма, превращения невозможного в возможное» (СНОСКА: Там же. С. 26). Валентинову со временем стала понятна и «омерзительная, гнуснейшая статья Пятакова», опубликованная 21 августа 1936 г., накануне его ареста. Приветствуя расстрел Каменева и Зиновьева, Пятаков писал, в частности: «Их надо уничтожить как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух советской страны, падаль опасную, могущую причинить смерть нашим вождям» (СНОСКА: Там же). Валентинов допускает и даже склоняется к тому, что «Пятаков писал свои глупости, делал свои признания, шел к смерти с убеждением, что все это нужно для победы коммунизма. Это делает историю Пятакова до кошмара страшной...» (СНОСКА: Там же). Еще более страшной ее делает просьба Пятакова за год до его расстрела предоставить ему «любую форму реабилитации», и, в частности, внесенное им от себя предложение «разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену» (СНОСКА: См.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 9).