Говоря иначе, хотелось бы вместе с читателем еще раз через образ Великого Инквизитора пережить соответствующую для каждого из нас возможность в той или иной форме стать (или быть) им там и тогда, где и когда мы принуждаем и ограничиваем мысли или чувства другого человека, лишаем его возможности действия или желания, оправдывая это нашим знанием о его благе. При этом принимаем свои собственные переживания о Добре и Зле за единственно правильные, когда считаем, что иной человек не способен нести даже минимальную ответственность за собственное переживание противоборства Добра и Зла в его душе и собственное же самоопределение, а ему обязательно нужен другой, умеющий и знающий за него.

Своей Легендой о Великом Инквизиторе Ф.М.Достоевский говорит о проблематичности возможности осчастливить человечество, разделив его на ведущих и ведомых. Не менее проблематично это и в индивидуальной судьбе человека, так  как одна из уникальных и существенных характеристик человека состоит в том, говоря словами Н.А.Бердяева, что «страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца», именно это делает его человеком, а не клавишей инструмента, на которую нажимает кто-то.

Мне очень нравятся слова С.Л.Франка о возможности воздействия одного человека на другого, об обоснованности этого воздействия, - оно позволяет говорить о духовности как об особом качестве взаимодействия человека с человеком: «Однако истинное, окончательное ведение человеком есть ведение его Богом, вернее Богочеловеком, который взывает к каждой человеческой личности, созданной по образу и подобию Божию, для того чтобы человек умел сам собой руководить. А это опять-таки возможно лишь с помощью Богочеловека. Всякое иное руководство человеком - при помощи авторитета, строгости, воспитания, привития ему порядка и дисциплины - все это хорошо, необходимо, полезно, но только при условии, что это руководство основано на первичном ведении человека Богом, выводит оттуда свою власть и компетентность» (СНОСКА: Цит. по кн.: О Великом Инквизиторе. Достоевский и последующие. - С. 250. 74).

В доступном мне языке психологической науки нет (не нахожу) возможности описать ту феноменологию, где проявляется духовность человека как характеристика его сущности, его экзистенции, кроме как словами любовь и совесть. Узнаваемые и всегда непонятные слова эти обозначают тот выход в трансцендентальное обоснование воздействия человека на человека, которое потенциально доступно, но не всегда реально и бытийно, а может присутствовать для нашего сознания как тоска, тоска по бытию, по иному миру, по себе самому наконец, это те страдание и боль, которые связаны с прорывом к событию с другими людьми. Это трудная работа, требующая отношения к другому человеку и к себе как к уникальной человеческой сущности, работа, от которой можно и устать и пресытиться ею.