В женщине тридцати лет есть что-то неотразимо привлекательное для человека молодого. Тридцатилетнюю женщину жестоко терзают нерешительность, страх, опасения, тревоги, бури, которые несвойственны влюбленной девушке. Женщина, вступив в этот возраст, требует, чтобы мужчина питал к ней уважение, возмещая этим то, чем она пожертвовала ради него... Наконец, тридцатилетняя женщина, помимо всех иных своих преимуществ, может вести себя по-девичьи, играть любые роли, быть целомудренной, стать еще пленительнее в своем несчастье. Между ними неизмеримое несходство, отличающее предусмотренное от случайного, силу от слабости. Тридцатилетняя женщина идет на все, а девушка из девичьего страха вынуждена перед всем отступать...

Молчание ее так же опасно, как и ее речь. Вам никогда не угадать, искренна ли женщина этого возраста, или полна притворства, насмешлива или чистосердечна. Она дает вам право вступить в борьбу с нею, но достаточно слова ее, взгляда или одного из тех жестов, сила которых ей хорошо известна, и сражение вдруг прекращается...» (СНОСКА: О. де Бальзак. Сцены частной жизни. - М., 1984. - С. 202-205. 580)

Конечно, это художественное описание, но, мне думается, что по глубине и точности ему вряд ли найдется соответствие в специальной научной литературе. Все блестящие клинические характерологии (А.Лазурского, Т.Рибо, К. Юнга, Платона, Теофраста и многих-многих других) отличаются безвозрастностью и бесполостью, ориентируясь на глобальные, существенные, вневременные характеристики, тогда как в жизнь женщины (думаю, что в значительно большей степени, чем мужчины) тесно вплетены временные переживания. Для нее время не только хронология, измерение, но и мощный источник сильных переживаний, обнажающих экзистенциальность жизни. Они описаны, скорее, в литературе, чем в психологии, поэтому, понимая ограниченность своих возможностей и практическое отсутствие специальных исследований по проблемам переходного возраста взрослых женщин, использую данные социологических исследований", которые позволят уточнить то, что происходит с женщиной в возрасте бальзаковской героини. Остановлюсь только на одной группе цифр. Результаты показали, что существует жесткая зависимость между количеством детей и тенденцией к продолжению учебы у матерей: из 100 женщин, не имеющих детей, учатся 28; из 100, имеющих одного ребенка, - 13, двух детей - 9, трех - 7, четырех и более - 0,6. В вечерних и заочных вузах семейные мужчины составляют 35-50%, семейные женщины - 2-0%. Из их числа лишь немногие имеют детей. Приведенные цифры лишний раз убеждают, как много предпосылок успешного «вертикального» продвижения женщины в мире труда находится вне этого мира. Эти цифры говорят мне о том социальном пространстве, в котором протекает жизнь моей современницы в переходном возрасте. Воздержусь пока от его характеристики, чтобы попытаться обобщить, пусть приблизительно, то, что происходит в переходном возрасте для женщины: она достигает максимума в своем физиологическом развитии, то есть чувствует себя сильной, источник этой силы - ее тело, его органическая, полноценная жизнь; это рождает переживание своих потенциальных возможностей действия («Я могу, потому что у меня есть силы»); дети к этому времени подрастают, связь между ними и матерью становится не только (не столько) эмоциональной, но и интеллектуализированной отношением к психологической информации о ребенке (о детях). Психологи называют эту новую ситуацию в семейных отношениях ситуацией передачи ответственности за жизнь самому ребенку. (На ее содержании остановлюсь несколько позже.) Сила материнских чувств проходит испытание разумом. Это проявляется, в частности, в том, что психологическая дистанция между матерью и ребенком (детьми) изменяется как пространственно (дети большую часть времени проводят вне семьи), так и содержательно. У детей появляется «своя жизнь», которая может быть мало известна или совсем не известна их матери.