Недаром от человека - носителя психологической смерти остается тяжелое впечатление у людей, которые с ним общались. Этот человек обладает удивительным свойством гасить всякую радость, всякое проявление движения в психической реальности других людей, кстати, для этого существуют весьма стандартные формы обесценивания, которыми блестяще владеют носители психологической смерти. Назову только некоторые из них, чтобы сделать более узнаваемой для читателя картину этого явления:

1. «Это уже было со мной» или «и я тоже» - вариант комментария по поводу чувств другого человека.

2. «В твоем возрасте это естественно» - форма обесценивания индивидуального переживания.

3. «Это уже давно всем известно» - форма обесценивания индивидуальной мысли.

4. «У тебя ничего не получится» - лишение перспективы, обесценивание усилий.

5. «Ты вообще ничего не можешь» - и так далее, «приговор» качествам человека.

6. «Все люди - мразь, дрянь» - обесценивание человека вообще.

Носитель психологической смерти воспринимает жизнь как тяжесть, он не включен в нее, он как бы рядом с жизнью. Это распространяется и на бытовую жизнь с близкими людьми как запрет на искренние чувства и их проявление («Не могу же я его хвалить, еще зазнается», «Я что, теперь должна ему спасибо говорить, что он мне помог, он это должен делать» и тому подобное), как отсутствие переживания связи с другим человеком. В этом смысле режет ухо глагол, которым многие современные мамы обозначают то, что они делают со своим малышом, - они с ним сидят. Не растят, не играют, не учат, не ухаживают, не заботятся, не выхаживают-ухаживают, а сидят. В нашей культуре у этого глагола сотня семантических оттенков, но на одном из них хотелось бы остановиться специально. Когда о человеке говорят, что он «сидит», очень часто имеется в виду - за решеткой и не по своей доброй воле. Лагерный, тюремный смысл этого глагола почти очевиден. Может быть, для наблюдателя? Может быть, это моя научная утопия? Слушаю, вслушиваюсь в диалоги и монологи молодых мам, и второе слово - вот оно: «надоел», а тут и третье - «вредный».

С ними, малышами, почти не разговаривают, им почти не читают, им почти не показывают картинок, зато могут с гордостью сказать, что у ребенка есть: игрушки, книжки, комната, еда и тому подобное. Хорошо, когда есть, но еще лучше, когда есть мама и папа, которые могут быть рядом с ребенком, быть внимательными к тому, что происходит с ним, а не только с самими собой. Беда в том, что и с собой-то мало что происходит, да и откуда взяться событию, событиям, если собственная Я-концепция пуста и существует (конечно, это крайний вариант) только в форме тела...