ЭЭГ была нормальной все время и соответствовала нормальной кривой».

Итак, от наивного отождествления речи и мышления можно отказаться. Но можно ли мыслить без внутрен­ней речи — то есть без какого-то внутреннего языкового опосредования, даже если оно не проявляется в явной или скрытой форме? Имеется целый ряд мыслительных процессов, которые можно считать доязыковыми или не­языковыми. Всем, вероятно, знаком малоприятный про­цесс поиска нужного слова или наиболее подходящего способа выразить свою мысль. Вряд ли кто-либо описал это явление лучше, чем психолог У. Джемс в своем знаменитом учебнике «Краткий курс психологии» (James, 1892, р. 163—164):

«Допустим, мы пытаемся вспомнить забытое имя. Состояние нашего сознания весьма специфично. В нем существует как бы провал, но это не совсем провал. Эта пустота чрезвычайно активна. В ней есть некий дух искомого слова, который заставляет нас двигаться в определенном направлении, то давая нам возможность почти физически ощущать свое приближение к цели, то снова уводя нас от желанного слова. Если нам в голову приходит неверное слово, эта уникальная пустота не­медленно срабатывает, отвергая его. Это слово не соот­ветствует ей. Для разных слов эта пустота ощущается по-разному, при этом она всегда лишена содержания и именно поэтому ощущается как пустота. Когда я тщетно пытаюсь вспомнить, как звали Сполдинга, я осознаю себя гораздо дальше от цели, чем когда я пытаюсь вспомнить имя Боулса. Существует бесчисленное мно­жество осознаний потребности, ни одному из которых нельзя дать название и тем не менее отличных друг от друга... Ритм слова, которое мы ищем, может присут­ствовать, не выражаясь при этом в звуках, или это мо­жет быть неуловимое ощущение начального гласного или согласного, которое манит нас издали, не принимая отчетливых форм. Каждому из нас знакомо ощущение ритма забытого стихотворения, который неотвязно зву­чит в нашем сознании и который мы тщетно пытаемся заполнить словами...

А не задумывался ли читатель когда-нибудь над тем, какое мыслительное действие представляет собой наше намерение сказать что-то еще до того, как мы это ска-

зали? Это весьма определенное намерение, отличное от всех остальных намерений, совершенно определенное состояние сознания; и все-таки какая часть его состоит из конкретных сенсорных образов, слов или предметов? Скорее всего, их нет! Мгновение — и слова и предметы возникают в нашем сознании, антиципирующее намере­ние и чудо исчезают. Но как только начинают возникать в соответствии с этим намерением слова, оно приветствует и принимает их, если они соответствуют ему, или отвер­гает их, признавая неверными, если они не соответствуют ему. Единственно как можно назвать это, — намерение сказать то-то и то-то. Вероятно, добрая треть нашей психической жизни состоит из таких мгновенных пред­варительных представлений схем мысли, еще до того, как они выразятся в какой-то форме».