В клинике: больной спокоен, приветлив и вежлив с врачами и персоналом. Замкнут. С врачами беседует охотно. Прекрасно ориентирован в окружающем, имеет богатый круг общих представлений, в беседе постоянно переходит на философские темы; о своих переживаниях говорит абстракциями. Часто по самым обычным и конкретным вопросам он рассуждает: «идея стула высокая, его материально-историческая структура очень сложна». Во время психологического эксперимента при анализе одного рассказа заявил: «Ваня заплакал не только потому, что ему стало стыдно, но и потому, что он не потерял своего этического чувства, своего скептицизма». По поводу операции, проделанной ему в хирургической клинике, он говорил. «Я предпочитаю разрез уколу иглой, потому что уколы иглой принимают тончайшие болевые оттенки, которые дают целый сноп излучений, захватывающих все нервы. Это есть гальванизация путем биоэлектричества». На вопрос, как он чувствует себя после операции, ответил: «У меня начались волнения, которые я понимаю путем натурфилософии, кроме того, я чувствую себя в объективном и субъективном единстве». Больной считает себя идеалистом, он живет «трансцендентальной жизнью, принципами индийских йогов, аскетические признаки которых определяют цель бытия – сознание определяет бытие жизни». У больного нет интереса к реальной, конкретной жизни, к международным событиям, он безразличен к своим близким и людям. «Я не переживаю аффектов потому, что ушел в мир философии, я не хочу себя чувствовать рабом аффектов». Несмотря на высокую оценку своей личности, больной считает себя абсолютным нулем, жалуется на снижение памяти и ассоциаций. Говорит, что он давно потерял чувство пространства, не может осознать себя в пространстве и времени, благодаря чему сущность его исчезает «императивно», он отчужден от среды, которая есть «уравнение со многими неизвестными». Он не переживает время, как таковое. Оно есть субъективная категория. Через 2 месяца больной выписан без всяких изменений в состоянии – 19. IV. 1937 г.