Известный вам английский историк Карлейль говорил, что правительства чаще всего погибают ото лжи. Я знаю, теперь такие категории, как истина или ложь, правда или неправда, менее всего в ходу и кажутся «отвлеченностями». На исторические процессы влияет якобы только «игра эгоизмов». А Карлейль был убежден и доказывал, что вопросы правды или лжи отражаются, в конце концов, на самых реальных результатах этой «игры эгоизмов», и я думаю, что он прав.

Вы внушили восставшему и возбужденному народу, что так называемая буржуазия («буржуй») представляет только класс тунеядцев, грабителей, стригущих купоны, и — ничего больше.

Правда ли это? Можете ли вы искренно говорить это?

Грабительские инстинкты были раздуты у нас войной и потом беспорядками, неизбежными при всякой революции. Тактически вам было выгодно раздуть народную ненависть к капитализму и натравить народные массы на русский капитализм, как направляют боевой отряд на крепость. И вы не остановились перед извращением истины. Частичную истину вы выдали за всю истину. И теперь это принесло плоды. Крепость вами взята на поток и разграбление. Вы забыли только, что эта крепость — народное достояние, что в этом аппарате, созданном русским капитализмом, есть многое, подлежащее усовершенствованию, дальнейшему развитию, а не уничтожению. Вы внушили народу, что все это — только плод грабежа, подлежащий разграблению в свою очередь. Говоря это, я имею в виду не одни материальные ценности в виде созданных капитализмом фабрик, заводов, машин, железных дорог, но и те новые процессы и навыки, ту новую социальную структуру, которую вы, марксисты, сами имели в виду, когда доказывали благодетельность «капиталистической стадии».

Борьба с этим строем приняла характер какой-то осады неприятельской крепости. Всякое разрушение осаждаемой крепости, всякий пожар в ней, всякое уничтожение ее запасов выгодно для осаждающих. И вы тоже считали своими успехами всякое разрушение, наносимое капиталистическому строю, забывая, что истинная победа социальной революции, если бы ей суждено было совершиться, состояла бы не в разрушении капиталистического производственного аппарата, а в овладении им и в его работе на новых началах.