Эрнста интересовало, заметил ли Халстон в его поведении недоброжелательность. Или скорее всего он почувствовал сильную увлеченность своего терапевта Артемидой и в ответ отказывался машинально от всех советов Эрнста. Так или иначе, Эрнст понял, что Халстон никогда не изменит своего отношения к Артемиде и что ему, Эрнсту, придется принять это. Странно, несмотря на свое перегруженное расписание, он не собирался оставлять этот случай. Это было похоже на моральное обязательство, и он начал думать об этом не как о бремени а как о своем предназначении. Странно также, что Эрнст, склонный к самоанализу, подвергающий любую свою прихоть, любое решение утомительному исследованию, никогда не задавался вопросом о своих мотивах Он осознавал тем не менее, что избранная им миссия не является ни общепринятой, ни этически правомерной, — какой бы другой терапевт взял на себя обязательство лично исправить ошибки своего пациента?

Несмотря на то что Эрнст осознавал необходимость быть деликатным и сохранять конфиденциальность, первые его вопросы были довольно неуклюжими:

— Халстон, давай в последний раз обсудим твою встречу с Артемидой и тип отношений, возникших между вами.

— Еще раз? Как я уже сказал, я сидел в кафе...

— Нет, постарайся рассказать эту сцену ярко и точно. Опиши кафе. Который был час? Где это кафе находится?

— Это было в Милл Вэли, около восьми утра, в одном из этих калифорнийских новшеств — сочетание книжного магазина и кафе.

— Название? — настаивал Эрнст, когда Халстон замолчал. — Опиши все, что касается вашей встречи.

— Доктор, я не понимаю. К чему эти вопросы?

— Ты удивляешь меня, Халстон. Точное воспоминание поможет тебе вспомнить все пережитые тобой чувства.

В ответ на протест Халстона вспоминать все пережитое им, Эрнст напомнил ему, что развитие симпатии было первым шагом в улучшении взаимоотношений с женщинами. Таким образом, воспоминание о своем опыте и о том, что могла переживать Артемида, стало бы ценным упражнением. “Неуклюжее объяснение, — думал Эрнст, — но зато вполне благовидное”.