Тем не менее именно это я и делал. С самой первой нашей встречи, беспрерывно. На каждой сессии я непременно спрашивал о тех или иных аспектах наших взаимоотношений.

“Насколько сильно твое чувство одиночества сейчас, когда ты находишься со мной в этой комнате?”

“Как бы ты могла описать свои ощущения сегодня — насколько ты далека от меня или близка ко мне?” “Что ты чувствуешь сегодня?”

“Каковы твои ощущения сегодня — далека ли ты от меня или близка и насколько?”

Если она, как это часто бывало, говорила: “Я будто бы за тысячи миль отсюда”, — я, конечно, концентрировался непосредственно на этом чувстве. “В какой именно момент возникло это чувство?” Или: “Может быть, я сделал или сказал что-то, что увеличило это расстояние?” И чаще всего: “Что мы можем сделать, чтобы сократить его?”

Я старался с вниманием относиться к ее ответам. Если она отвечала: “Если ты хочешь способствовать нашему сближению, назови мне книгу, которую я могла бы прочитать”, я всегда называл ее. Если она говорила, что ее отчаяние невозможно описать словами и самое лучшее, что я могу для нее сделать — просто взять ее за руку, то я придвигал свой стул ближе к ней и брал ее за руку, иногда на минуту или две, порой на десять или даже больше. Иногда мне было не по себе от прикосновений, однако не из-за нормативного предписания, запрещавшего даже дотрагиваться до пациента. Скорее я испытывал неудобство из-за того, что такое прикосновение было неизменно эффективным: это заставляло меня чувствовать себя всемогущим волшебником, обладающим необычайной силой, действие которой оставалось мне непонятным. В конце концов спустя несколько месяцев после похорон мужа Ирен перестала обращаться ко мне с просьбой подержать ее за руку.

На протяжении всей нашей терапии я упорно продолжал придерживаться принципа присутствия. Я отказался быть отвергнутым. На ее: “С меня достаточно, я не хочу больше говорить сегодня; я вообще не понимаю, что сегодня здесь делаю” — я реагировал обычно замечанием вроде: “Но ты здесь сегодня. Какая-то часть тебя хочет быть здесь, и сегодня я хочу поговорить с этой частью”.