Таким труднообъяснимым фактом является отсутствие связи (или наличие лишь слабой связи) между аттракцией и свойствами личности ее субъекта. Эти данные приходят в противоречие с представлением о спонтанности и внутренней детерминированности эмоциональных компонентов общения и заставляют предположить, что в действительности эти компоненты довольно часто являются внешне детерминированными.

Интересно, что во многих теоретических работах выдвигаются положения, согласующиеся с таким представлением. На нормативную обусловленность эмоциональных компонентов общения указывают, например, работы советских авторов, проведенные на детских и юношеских коллективах, такие, как исследования В. А. Лосенкова [56], А. В. Мудрика [61], И. С. Полонского [73] и ряда других. Их данные дают основание предположить, что аттракция не только внешне детерминирована, но и носит нормативный характер, а связанное с ней поведение является в значительной степени ролевым.

Признание нормативного характера эмоциональных отношений (а значит, и их прямой связи с социальным и групповым контекстом) позволяет объяснить не только многие научные факты, но и ряд жизненных наблюдений, таких, например, как «эпидемии романов» в школах. В одном классе могут практически одновременно влюбиться почти все девушки, причем многие из них — в одного и того же человека. Это происходит, несмотря на огромные личностные различия между ними, разный уровень физической и интеллектуальной зрелости и т. д. Их влюбленность и связанное с ней поведение и переживания представляют в данном случае не что иное, как ролевое поведение, диктуемое стремлением соответствовать каким-то популярным в данный момент образцам.

Нормативную обусловленность межличностной аттракции подтверждают и существенные межкультурные различия в детерминации и мотивации эмоциональных отношений. Так, в проведенной под руководством автора дипломной работе А. Матьяш (1985) сравнивались паттерны романтического поведения советских и венгерских студентов. Были обнаружены большие различия между исследовавшимися популяциями как на уровне установок и мотивации, так и на поведенческом уровне. В частности, венгерские студенты чаще склонны интерпретировать свои отношения как любовь, более уверены в чувствах своего партнера, их отношения чаще начинались по взаимной инициативе (в то время как у советских студентов инициатором чаще выступал мужчина). В анализ была включена наряду с группой венгерских студентов, обучающихся на родине, и группа венгров, находящихся на обучении в СССР. Оказалось, что паттерны романтического поведения этой последней группы испытуемых претерпевали вследствие их временной включенности в другой культурный контекст существенные изменения, причем характер этих изменений зависел от пола респондентов. Мужчины были более склонны принимать советские образцы ухаживания, женщины — предпочитали придерживаться привычных для них форм взаимоотношений. Это, конечно, связано не с большим консерватизмом женщин, а с тем, что, судя по данным А. Матьяш, в студенческой среде венгерский стиль ухаживания носит более эгалитарный характер, а советский - более традиционный. Переход на него, следовательно, «выгоден» мужчинам, но не «выгоден» женщинам.