Не отвергая данную позицию, следует подчеркнуть, что она все же преподносит роль субъективных факторов научного познания односторонне. Субъективность и пристрастность исследователей, нарушение ими норм науки не только не препятствуют объективному познанию, но и являются его основой.

Во-первых, наука напоминает банк. Чтобы получить дивиденды в виде приращения знания, ученый должен вложить свое - личностное и групповое знание, интуитивные критерии истины, уникальные способы ее открытия и т. д. Вся эта «субъективность» необходима, являясь основой построения объективированного знания. Дивиденды - тоже как в банке - относительно невысоки и пропорциональны сумме вклада. Как отмечалось, для того чтобы получить 10% объективированного знания, надо «вложить» 90% неформализованного знания, и соответственно чем больше субъективного вкладывается, тем больше приращение знания.

Во-вторых, без «хорошей» пристрастности ученых - их увлеченности изучаемыми объектами, отношения к своим теориям как «к любимым девушкам» и т. д. - они не смогли бы годами напряженно обдумывать изучаемые проблемы, без чего успех в их разрешении сделался бы невозможен, а научная деятельность лишилась бы сильного источника мотивации. Как сказал один из проинтервьюированных Б. Эйдюсон исследователей, «невозможно быть ученым без сильной эго-вовлеченности в научную работу» (Eiduson, 1962, р. 176). Эта вовлеченность неизбежно перерастает в предвзятость, которая в результате тоже превращается в мотивационную основу научного труда. Поэтому некоторая степень предвзятости, обусловленной, скажем, приверженностью определенной теории, необходима для научного исследования (СНОСКА: Причем установлено, что теоретики характеризуются большей предвзятостью, чем экспериментаторы (Mitroff, 1974)) (Mitroff, 1974, и др.). Более того, «многие ученые обладают острой наблюдательностью именно из-за своей предвзятости ... элиминировать сильные эмоции и предвзятость означало бы подорвать одну из главных основ науки» (там же, р. 248).