Что имеется в виду…

Что пишется…

Давно известно, что ...

Хотя не оказалось возможным найти точные ответы на поставленные вопросы...

Три образца были отобраны для детального изучения...

Я не удосужился запастись точными ссылками...

Эксперимент провалился, но я считаю, что по крайней мере смогу выжать из него публикацию...

Результаты, полученные на других образцах, не давали никакой почвы для выводов и прогнозирования...

Имеет большое теоретическое и практическое значение...

Утверждается... представляется... считается, что...

Общепринято, что...

Наиболее надежными следует считать результаты, полученные Джонсом…

 Интересно для меня…

Я считаю...

Еще двое отличных ребят думают точно так же...

Он был моим аспирантом...... 

(Гилберт, Малкей, 1987).

Шутливый характер этих примеров не лишает их серьезного значения. Большинство действий ученых порождается в контексте неформального научного общения, где они наполнены уникальными личностными смыслами, выражают психологические особенности исследователей и взаимоотношения между ними. Лишь затем, в процессе переориентации на формальные ситуации, эти действия «обрабатываются» в соответствии с нормами науки: очищаются от всего субъективного, наполняются объективированными когнитивными смыслами, отделяются от своих социально-психологических корней и лишь в таком виде описываются в научных текстах и в публичных выступлениях ученых. С. Ярли, анализирующий процесс подобной «обработки», показывает, что ее основным способом является переинтерпретация действий, пересмотр причин, их породивших. Она включает, во-первых, пересмотр содержания причин - вытеснение характеристик субъекта характеристиками объекта, во-вторых, изменение их формы - замена каузальной формы на телеологическую (сделал нечто не «потому что», а «для того, чтобы») (Yearley, 1988).

Таким образом, те действия ученых, из которых в конечном счете и складывается научная деятельность, не совершаются, а описываются в соответствии с ее нормами, что и создает иллюзию их соблюдения. Сами же действия этим нормам, как правило, не подчинены, а контролируются контрнормами, в которых находят выражение субъективность, пристрастность исследователей, их стремление к славе, приоритету и т. д., а также различные социально-психологические факторы. Устранить влияние всего этого и депсихологизировать науку с помощью норм научной деятельности так же невозможно, как и с помощью правил научного познания. Но если бы это и удалось, наука потеряла бы больше, чем обрела, поскольку конфликты между ее представителями, их пристрастность, стремление к приоритету, к опровержению коллег и т. д. - сильнейший стимул научного поиска, без которого его трудно себе представить. А образ ученого как живущего в «башне из слоновой кости» столь же далек от истины, сколь и образ научного познания как «чтения книги природы».