У слепых прикосновение и физические ощущения должны продолжают оставаться главными средствами формирования представления формы и пространства. Интерпретация внешнего мира по существу субъективна, и, как следствие, творчество тех, кто никогда не видел, будет экспрессивным. В какой-то степени реализм будет достигнут слепыми скульпторами, но это, судя по всему, будет результатом тренировки.

Ослабленное зрение, ограничивающее способности, тем не менее не наносит ущерба развитию концепции тела и окружающей среды. Рисунки близоруких, дальнозорких или детей-астигматиков особо не отличаются от рисунков их сверстников с нормальным зрением. Попытки рассматривать некоторые оригинальные — и впечатляющие, добавлю я, — изменения в предметах, на полотнах некоторых великих художников, как следствие некоего органического дефекта, интересны, но неубедительны. Те, кто приписывает восхитительные, высокохудожественные эффекты, достигнутые Эль Греко при помощи искаженных фигур, всего лишь ошибке рефракции, астигматизму, обнаруживают механистический склад ума, который усложняет вынесение достойных оценок, не говоря уже о понимании сути трансформации в художественном выражении. Эти ретроспективные интерпретаторы, кажется, не понимают, что искусство и видимая реальность — не одно и то же. То, как художник формулирует свой взгляд на мир, — это не отпечаток на сетчатке.

Изучая детей с дефектами зрения, Гезелл и Амат-руда сделали вывод, что запоминание даже маленького количества увиденного может спасти умственное развитие ребенка.

После изучения большой группы детей Норрис (Norris), Споддинг (Spaulding) и Броди (Brodie) установили, что слепые дети, чья потребность в стимуляции и в эмоциональной привязанности была в достаточной степени удовлетворена в раннем возрасте, смогли адаптироваться и прижиться в группе детей с нормальным зрением. Их исследование подтвердило возможность нормального развития слепых детей, не страдающих нарушением мозга. Авторы подчеркнули важность поощрения детей в максимальном использовании остаточного зрения.