В одном из писем устроил чаду настоящий разнос по поводу едва различимой подписи под каким-то банковским счетом - он разглядел ее только с помощью лупы и даже попытался во гневе скопировать - не получилось! Кровь ударила в глаза. Не может, не имеет права так жалко, безлико, уродливо, так по-рыбьи расписываться сын британского лорда, первого ума королевства!..

Эта придушенная самоуничтожающаяся подпись посреди воспитательского монолога - единственный образец речи сына, воспроизводящийся в «Письмах».

Есть, правда, еще один, написанный шестнадцатилетним юношей по-латыни, из учебного сочинения о войне:

Когда враг угрожает нам всеми ужасами, сопряженными с медленной либо быстрой смертью... Было бы разумно подумать, как его уничтожить, если он не умерит своей ярости. В таких случаях дозволено применять также и яд.

Что это вдруг, откуда эдакая змеиная психология? Лорд встревожен и возмущен.

Не могу понять, как это употребление яда может быть причислено к законным средствам самозащиты. Лучше умереть, чем совершить низость или преступление... Поступай с другими maк, как хочешь, чтобы поступали с тобой - вот мораль благородства...

И далее объясняет, что нельзя отступаться от принципов, что бы нам ни угрожало и к каким ухищрениям ни прибегали бы люди недостойные, вроде автора знаменитого пособия для иезуитов, озаглавленного «Искусство делать что угодно из чего угодно с выгодой для себя».

Затем с подавленной горечью упрекает сына:

Письма твои до кpaйнocmu лаконичны, и ни одно из них не отвечает ни моим желаниям, ни назначению писем как maкoвых - быть непринужденной беседой между двумя друзьями, находящимися поодаль друг от друга. Коль cкopo я хочу быть для тебя не cmoлько отцом, cкoлько близким другом, мне хотелось бы, чтобы в своих письмах кo мне ты более подробно писал о себе и мелочах своей жизни. Начиная писать мне, вообрази, что ты сидишь со мной за непринужденной беседою у кaмuна... Ты можешь писать мне все без ymaйкu и рассчитывать на мою cкpомность...