Представители другой, противоположной точки зрения склонны противопоставлять специфику эстетического переживания всему остальному строю человеческой психики, настаивая, на ее исключительности и автономности. (А. Горнфельд, Ю. Айхенвальд, Ортега-и-Гассет, К. Белл, Т. Элиот, Э. Ганслик, В. Набоков, О. Уайльд и др.).

Ими постулируется то положение, что художественная и эстетическая ценность всегда, противопоказана человеческой способности восприятия и оценивания, что искусство, если оно хочет быть настоящим, должно очищать себя от всего человеческого, что стремление к человеческим переживанием несовместимо со строго эстетическим удовольствием. Большинство людей никогда не испытывают эстетического наслаждения, ибо погружены в собственно человеческую реальность.

Истинное переживание искусства — это «потрясенное ощущение», восторг, «реакция на вечность», «некоторое откровение», «неизъяснимость наслаждения» (А. С. Пушкин).

В. В. Набоков писал, что для него рассказ или роман существует, только поскольку он доставляет ему то, что попросту называется эстетическим наслаждением, особым состоянием, «при котором чувствуешь себя — как-то, где-то, чем-то — связанным с другими формами бытия, где искусство (т. е. любознательность, нежность, доброта, стройность, восторг) есть норма».

Кратко подытоживая сказанное, заметим, что если представители «демократической» доктрины этической направленности искусства учитывали лишь «жизненный его эквивалент», упуская при этом специфические особенности произведения искусства, то представители «элитарной», эзотерической концепции ставили во главу угла специфичность эстетического переживания, игнорируя при этом тот факт, что специфика художественного переживания может быть понята только на фоне общих психологических закономерностей личности.

Таким образом, возникала необходимость принципиально иного подхода к психологическим проблемам искусства, который был бы в состоянии снять крайности двух предшествующих.