Иначе говоря, я ценю эмпирический багаж, накопленный экспериментальной психологией и психоанализом, но мне претят проповедуемые этими науками идеи. Мне близок экспериментаторский задор бихевиоризма и всеобнажающий, всепроникающий дух психоанализа, но я не могу согласиться с тем видением человека, которое они предлагают. Иначе говоря, своей книгой я представляю иную философию человеческой природы, предпринимаю попытку иначе очертить образ человека.

Однако если раньше я воспринимал свои разногласия с бихевиоризмом и психоанализом как спор, не выходящий за рамки психологии, то теперь я вижу в них локальное проявление нового Zeitgeist, своего рода знамения времени, я воспринимаю их как признак зарождения новой генерализованной и всеохватывающей философии жизни. Это новое гуманистическое мировоззрение внушает мне радость и оптимизм; оно, как мне кажется, может оказаться плодотворным в любой области человеческого знания, будь то экономика, социология или биология, в любой сфере профессионального знания – в юриспруденции, политике, медицине; оно поможет нам понять истинное значение таких социальных институтов как семья, религия, образование. Именно это убеждение побудило меня переработать свою книгу, посвятив ее изложению новой психологии. Эта психология – лишь часть общего мировоззрения, одна из составляющих всеобъемлющей философии жизни, философии, пока не приобретшей завершенной формы, но которая видится нам все более и более возможной, а значит, требует к себе серьезного отношения.

Не могу не упомянуть здесь крайне огорчительный для меня факт, заключающийся в том, что это поистине революционное знание (новое представление о человеке, обществе, природе, ценностях, новое понимание науки, философии и т.п.) до сих пор не попало в поле зрения наших интеллектуалов, а порой сознательно не замечается ими, особенно теми, в чьем ведении находятся средства связи с образованной частью общества и молодежью. (Отчасти поэтому я говорю о "тайной революции".)