После выхода в свет работы Эббингауза У. Джемс публикует классический труд «Принципы психологии» (1890), где впервые дифференцирует виды памяти. Он различал первичную память и вторичную. Первичная, или непосредственная память, по Джемсу, является активным хранилищем следов, доступ к которым открыт для осознания. Первичная память, с некоторыми оговорками, является аналогом кратковременной памяти. (Сам термин «кратковременная память» появился позднее, когда стали возникать первые когнитивные модели памяти). Этот вид памяти хранит информацию о только что происшедших событиях или событиях недавнего прошлого. Вторичная, или косвенная память родственна долговременной памяти в современной терминологии. Это хранилище, где следы могут сохраняться продолжительное время, но доступ сознания к ним не всегда свободен. Сам Джемс так описывал различие между впечатлениями прошлого, которые хранит наша память: «Стоящая перед нами задача касается того, как мы рисуем удаленное прошлое в его естественном облике на холсте нашей памяти. … Некоторые воспоминания не переживут и краткого мгновения встречи с ним. Жизнь других воспоминаний ограничена несколькими моментами, часами, днями. А некоторые оставляют неизгладимый след, благодаря которому они будут вспоминаться, пока длится жизнь. Можем ли мы объяснить такое их различие?» (Цит. по: [91, с.147]). У. Джемса было бы справедливо считать прародителем тех когнитивных подходов, которые связаны с построением блоковых моделей, поскольку разделение памяти по принципу доступности для осознания (воспоминания) явилось первым шагом в создании теоретических конструкций когнитивистов, с их описанием мнемической организации как многофункционального устройства, участвующего в приеме, обработке и хранении информации.

Другой линией развития психологии памяти, берущей начало от ассоциативной психологии, стало исследование процесса научения. Очевидно, что любые формы научения имплицитно включают в себя работу памяти, так как не только формирование сложных познавательных или моторных навыков, но и даже построение простейшего сенсомоторного действия предполагает дифференциацию моментов времени «до» и «после», а также знание о том, какое действие необходимо освоить, какова должна быть последовательность движений в структуре действия, чем одно действие эффективнее другого, произведенного ранее и т.п. Все это в процессе научения обеспечивается памятью. Неслучайно проблема навыка и связанная с этой проблемой трактовка памяти как совокупности образованных в опыте путем повторения и подкрепления двигательных (в том числе и речедвигательных) действий заняла одно из центральных мест в исследованиях бихевиористов. Еще до выхода манифеста бихевиоризма – статьи Д. Уотсона «Психология с точки зрения бихевиоризма» [148], американский исследователь Э. Торндайк разработал методы изучения памяти у животных. Торндайка главным образом интересовали факторы, благодаря которым образуется навык. С этой целью им были разработаны методики закрепления навыков. Опыты на животных, проводившиеся в специально созданных лабиринтах, позволили построить кривые научения и описать эмпирические факты, которые затем послужили основанием для расширения сферы исследований на область человеческого поведения и обучения. В исследованиях на крысах были обнаружены факты успешного научения, независимого от конкретной ситуации, в которой закреплялись нужные исследователю формы моторной активности. Так крыса, наученная находить верный путь в лабиринте к кормушке, была способна проделать этот путь вплавь, ориентируясь в соответствии с образом ситуации. Э. Толмен даже предложил использовать термин «когнитивная карта» для объяснения ориентации в пространстве, хотя при этом оставался убежденным в том, что «абсолютно все существенное для психологии … может быть установлено в ходе упорного анализа детерминации поведения крысы в … лабиринте» [146; 147, с.34]. Бихевиоризм, исключив сознание с его целенаправленной активностью и волевой регуляцией поведения из сферы своих исследований, по существу, сводил все многообразие мнемических проявлений к непроизвольной форме моторного запечатления. Однако сами по себе эффекты научения не могут пролить свет на причины поведения. Так или иначе, бихевиористы были вынуждены постулировать существование скрытых от внешнего наблюдения «промежуточных переменных» в силу невозможности объяснить факты без допущения латентных детерминант поведенческой активности. Бихевиоризм образца Уотсона не мог долго удерживать лидирующие позиции по причине тривиальности своих парадигмальных установок. Бихевиористы были вынуждены «…контрабандой протаскивать тот или иной вид невидимых явлений по той простой причине, что без этого нельзя понять смысл поведения» [73]. Тем не менее, любые допущения о ненаблюдаемом не придавали объяснительным схемам бихевиористов оригинальности и логической стройности. В. М. Аллахвердов, критикуя взгляды сторонников бихевиоризма, убедительно показал, что процесс научения не может быть правдоподобно описан в том варианте, который предлагал Уотсон и его последователи [8, с.119–120]. Подкрепляемое действие не может приводить к научению, поскольку после закрепления определенного действия не имеет смысла его улучшать. Кроме того, в процессе научения чему-либо в памяти не могут сохраняться сами моторные акты. Действительные механизмы научения, а следовательно, и запоминания в поведенческой психологии описаны не были. Тем не менее, это не умаляет заслуг бихевиористов, разработавших новые методы исследования и оставивших после себя богатый эмпирический материал.