Джеймс, как вы помните, сказал, что он не является личностью в своем праве. В своем поведении он позволял себе становиться "вещью" для других людей. Он ощущал, что его мать никогда не признавала его существования. Полагаю, можно заявить, что вполне можно признать существование другой личности в магазине "Вулворт", но совершенно очевидно, что он не это имел в виду. Он ощущал, что она никогда не признавала его свободы и права иметь собственную субъективную жизнь, из которой появлялись бы действия как выражение его собственного автономного и неотъемлемого бытия. Он же, наоборот, являлся просто ее куклой. "Я был просто символом ее реальности". И в итоге он развил свою субъективность внутренне, не смея предоставить ее какому-либо объективному выражению. В его случае такой отказ был не полным, поскольку он мог выражать свое истинное "я" очень ясно и убедительно словами. Он это знал: "Я могу только издавать звуки". Однако едва ли было что-то еще, что делал "он", ибо все его остальные поступки руководились не его волей, но чужой, образовавшейся внутри его собственного бытия; это было отражение инородной реальности воли его матери, действующей теперь из источника внутри его бытия. Конечно, другим впервые всегда является мать, то есть "относящимся по-матерински". Действия такого ложного "я" не обязательно являются имитацией и копией другого, хотя его действия во многом могут становиться олицетворением или карикатурой других личностей. Компонент, который мы хотим выделить в данный момент,- это изначальное угождение намерениям другой личности или ее ожиданиям или тому, что ощущается как намерения или ожидания другой личности. Это обычно ответственно за излишек в человеке "хорошего", за то, что он никогда не делает то, чего ему не велят, никогда не создает "неприятностей", никогда не утверждает и даже не выказывает собственной контрволи. Однако все хорошее делается не из какого-то позитивного желания со стороны индивидуума делать то, что, по словам других, хорошо, а из негативного приспособленчества к стандарту, являющемуся стандартом другого, а не его собственным, и побуждается боязнью того, что может произойти, если он в действительности станет самим собой. Поэтому такое угождение отчасти является выказыванием истинных возможностей человека, но это также и метод сокрытия и сохранения собственных истинных возможностей, которые, однако, рискуют никогда не быть переведенными в актуальность, раз они всецело сосредоточены во внутреннем "я", для которого все возможно в воображении, но ничего не возможно в действительности.