Джеймс почти дошел до этой точки. Он уже почувствовал, что мысли у него в "мозгу", как он это всегда выражал, в действительности не его. Большая часть его интеллектуальной деятельности являлась попыткой овладеть своими мыслями, подвести мысли и чувства под его контроль. Например, жена дает ему на ночь чашку молока. Не задумываясь, он улыбается и говорит: "спасибо". Тотчас же его охватывает отвращение к самому себе. Его жена действовала просто машинально, и он ответил с точки зрения той же самой "социальной машинерии". Разве он хотел молока? Разве ему хотелось улыбаться? Разве ему хотелось говорить "спасибо"? Нет. Однако он все это сделал.

Ситуация, с которой сталкивается индивидуум в положении Джеймса, критическая. Он в большой мере стал нереальным и мертвым. Реальность и жизнь больше уже яе могут прямо ощущаться или переживаться, хотя ощущение этой возможности не потеряно. У других есть реальность и жизнь. Реальность и жизнь существуют, вероятно, в Природе (более конкретно, в теле Матери-Природы), или их можно ухватить в определенных типах переживания: их можно вновь обрести благодаря интеллектуальной дисциплине и контролю. Однако "я" наполнено ненавистью в своей зависти к богатой, яркой и изобильной жизни, которая всегда повсюду: всегда -там, никогда - здесь. Такое "я", как мы сказали, пусто и сухо. Можно назвать его оральным "я", поскольку оно пусто и к тому же стремится и боится быть наполненным. Но его моральность такова, что оно никогда не может быть насьпцено никаким количеством пития, поедания, жевания и глотания. Оно ничего не способно включить в себя. Оно остается бездонной бочкой, зияющей утробой, которую никогда не наполнить. Во влажном мире оно не сможет утолить жажду. Чувство вины, которое могло бы возникнуть, если бы можно было проглотить и уничтожить мир (в некотором смысле) как пищу, для созидательных целей, возникнуть не может. Такое "я" пытается уничтожить мир, превращая его в прах и пепел, но не усваивая его. Его ненависть сводит объект на нет, но его не переваривает. Таким образом, хотя "я" опустошено и отчаянно завидует доброму (жизни, реальности), которое, как оно воображает, пребывает в других,