Звук голоса вызывал у нее то же самое очарование и то же самое отвращение, какое выражение лица вызывает у зрячих. Один из ее родственников, главный сборщик податей, вопреки ее ожиданию поступил нехорошо с ее семьей, и она с изумлением говорила: “Кто бы мог ожидать этого от такого приятного голоса?” Слушая пение, она различала голоса-брюнеты и голоса-блондины.

Когда с ней говорили, она судила о росте говорящего по направлению звука, который шел сверху вниз, если человек был высокого роста, и снизу вверх, если он был низкого роста.

Она вовсе не желала получить зрение. Когда я однажды спросил у нее о причине этого, она ответила: “Дело в том, что в этом случае я обладала бы только своими глазами, между тем как теперь я пользуюсь глазами всех. В силу своего недостатка я являюсь постоянным предметом интереса и сострадания окружающих; мне каждую минуту оказывают одолжения, и каждую минуту я благодарна кому-нибудь; увы, если бы я видела, то вскоре мною перестали бы интересоваться”.

Ошибки зрения уменьшали в ее глазах ценность этого чувства. Так, она говорила: “Я нахожусь у начала длинной аллеи; в конце ее есть какой-то предмет; один из вас видит, что он движется, другой — что он находится в покое; один из вас утверждает, что это животное, другой — что это человек; если же приблизиться к нему, окажется, что это пень. Никто не знает, кругла или квадратна башня, которая видна вдали. Я не боюсь вихря пыли, между тем как окружающие меня закрывают глаза и становятся несчастными, иногда на целый день, из-за того, что не закрыли их вовремя. Достаточно незаметного атома, чтобы доставить им жестокое мучение...” С приближением ночи она говорила, что наше царствование кончается и начинается ее царствование. Живя во мраке, она привыкла действовать и думать в течение вечной ночи и, разумеется, не страдала от столь докучающей нам бессонницы.

Она не могла простить мне того, что я написал, будто они, не видя симптомов страдания, должны быть жестокими. “И вы воображаете,— говорила она мне,— что вы слышите жалобы так, как я? Есть несчастные, которые умеют страдать не жалуясь”. “Мне кажется,— прибавила она,— что я угадала бы это и стала бы только больше жалеть их”.