Можно сказать, что я чересчур драматизирую ситуацию. На практике большинство людей принимают вещи таковыми, каковы они есть, действуют более или менее в соответствии с общепринятыми правилами, погружены в повседневные хлопоты и не заботятся о разрешении экзистенциальных проблем. Число людей, думающих о тех же проблемах, что Кьеркегор или Унамуно, ограничено. Большинство просто пассивно усваивает идеи своего социального круга. Именно против этого и восстают экзистенциалисты. Это не означает, что они требуют от каждого вести героическую жизнь или отождествляют подлинное существование с эксцентричностью в обычном смысле слова. "Рыцарь веры" Кьеркегора ничем не отличается от остальных, кроме своей внутренней позиции. Однако, чтобы облегчить обретение подлинной экзистенции, они пытаются сокрушить социальное сознание и мышление толпы, для того чтобы пробудить индивида для видения своего экзистенциального положения и своей ответственности и возможностей как свободного индивида. В этом, по-моему, заключается одна из причин того, что они используют столь драматичный и эмоционально окрашенный язык. Во многих случаях они делают это, чтобы привлечь внимание к давно известным истинам, которые до поры не осознаются как глубоко затрагивающие каждого. Например, каждый знает, что "все когда-либо умирают". Но одно дело знать, что все когда-то умирают, и другое - осознать, что лично я с самого момента рождения начинаю приближаться к смерти, видеть в этом знак моей конечности и живо осознавать проблемы значимости и ценности человеческих надежд и идеалов, как вытекающие из конечности и ее последствий. И если автор хочет воодушевить человека жить sub specie mortis (СНОСКА: Под знаком смерти (лат.).), вместо того чтобы сделать это, как Спиноза, sub specie aeternitatis (СНОСКА: Под знаком бессмертия (лат.).), он, вероятно, будет использовать эмоциональный язык, чтобы преодолеть человеческую инертность.

Вероятно, здесь следует отметить, что интерес к драме человеческого существования не есть все, что можно обнаружить у экзистенциалистов. Естественно, именно это более всего задевает читателя, и именно поэтому этих философов называют "экзистенциалистами". Однако, если мы называем "экзистенциалистами" тех, кто озабочен экзистенцией как таковой, мы должны согласиться с Жильсоном и Маритеном в том, что Аквинат был экзистенциалистом по преимуществу. Однако так называемые "экзистенциалисты" озабочены прежде всего человеческим существованием, в драматическом свете; и понятие "экзистенция" имеет для них специфическое значение, относящееся прежде всего к человеку как свободному субъекту. Тем не менее эта драматическая коллизия не исчерпывает всего содержания их работ. Поскольку в их сочинениях можно обнаружить и феноменологические анализы значимых интересов и ценностей. Феноменологический метод, связываемый с именем Гуссерля, может быть описан как состоящий, отчасти по крайней мере, из объективного аналитического описания феноменов любого данного типа. Сам Гуссерль настаивал на epoche, или воздержании от суждений о существовании, или модусе существования объекта, избранного для размышлений, анализа и описаний; и он рассматривал применение этого метода как необходимую пропедевтику к онтологии, которая должна последовать за этим. Например, феноменолог будет рассматривать сущность "быть сознанием о..." без предположения какой-либо онтологии или метафизики, позволяя психическому феномену "говорить за себя". Он применяет этот метод к неизменяемым структурам психического опыта, таким, как "интенция", "сознание о..." или "восприятие". Однако он может быть применен, и был применен некоторыми его последователями, в других областях, к религиозному или эстетическому опыту, например, или к восприятию ценностей. Хайдеггер же пренебрег epoche и использовал феноменологический метод как инструмент онтологии. То же самое сделал и Сартр, снабдивший свою книгу "Бытие и ничто" подзаголовком "Опыт феноменологической онтологии". Даже о Марселе можно сказать, что он использует феноменологический метод, хотя, конечно, он никогда не был учеником Гуссерля. Марсель открывает и анализирует основные позиции и отношения, такие, как надежда, любовь и расположенность, которые раскрывают человеческий ответ другим; и он рассматривает их как раскрывающие природу бытия. Сам Гуссерль отверг хайдеггеровское использование феноменологического метода на службе у онтологии и экзистенциализма; однако сомнительно, чтобы правило соблюдения epoche было с успехом соблюдено, и даже если оно могло бы быть соблюдено, будет ли оно большим, чем просто выражение личного решения. В любом случае мне хотелось бы отметить, что проводимые такими экзистенциалистами, как Хайдеггер, Сартр, Мерло-Понти и Марсель, феноменологические анализы составляют одно из важнейших, если не самое главное, из их философских достижений. Я не думаю, что все их анализы приемлемы. Нельзя одновременно соглашаться с теми анализами любви, которые были проделаны Марселем и Сартром. Однако в любом случае они составляют важную часть их работы, что бы не думать о более драматических аспектах экзистенциализма.