В роли пациента я ощущала колебания позиции психотерапевта. Для установления контакта было важно ощущение того, что он входит в мое положение. В дальнейшем его попытки взглянуть на меня как на центр оказывались именно тем, что мне нужно было как пациенту: каждый раз я чувствовала, что я – это не только моя проблема.

Но когда мы повторили это упражнение, я драматизировала свою проблему и в первый момент почувствовала, что мне необходимо сострадание психотерапевта – его непосредственная жалость, физический контакт, покровительство. Когда он дал мне такую поддержку, его дальнейшее отношение ко мне как к центру меня уже не устраивало. Оно вызывало агрессию, недоверие. Возможно, из этого нужно сделать вывод о том – во всяком случае, у меня такое чувство, – что психотерапевту следовало более поверхностно входить в мою проблему, поскольку непосредственное удовлетворение моей потребности в покровительстве повлекло за собой последующую агрессию с моей стороны ("почему это не продолжается?") и потерю контакта.

Клер — Очень интересные наблюдения.

Андрей — В результате того, что я побывал в роли пациента, у меня возникло впечатление, что раньше я работал с пациентом неправильно. Я пытался вжиться в проблему пациента и тем самым провоцировал его погружаться в нее еще глубже. Я не видел пациента как целое, я видел его как его проблему. И это упражнение очень помогло мне. Я понял, что когда на меня смотрят как на целое, проблема моя перестает быть такой всеобъемлющей. Она как бы отдаляется от меня, отделяется и занимает надлежащее ей место. Тем самым появляется возможность с ней работать.

Саша — Я был настолько отождествлен со своей проблемой, что не чувствовал психотерапевта совершенно. Когда я был психотерапевтом, инструкции ваши вылетели у меня из головы и, возможно, я их не совсем точно выполнял. Сперва я отождествился с переживаниями пациента, то есть попытался переживать то, что переживает он. А потом, не растождествляясь с пациентом, я в себе же, в своем переживании пациента нашел в нем (пациенте) его центр, И мое сознание, помраченное проблемой пациента, прояснилось – я стал очень восприимчивым и спокойным; то есть, не растождествляясь с пациентом, я обрел по отношению к нему свободу действий. Иными словами, в отождествлении с помраченностью теперь присутствовала ясность. Но мой пациент ничего не почувствовал.