Известно также, что по мере того как сложные и вообще производные слова теряют свою внутреннюю форму, т. е. когда говорящие перестают осознавать производный характер этих слов, они, как правило, претерпевают изменения и в своем звуковом составе (усечения, выпадения звуков, ассимиляции звуков и т. п.).

Таким образом, хотя материальная форма выражения не является зеркальным отражением значения, тем не менее изменения той и другой стороны, пусть даже в весьма общей форме, в какой-то мере являются коррелятивными.

Все эти факты обнаруживают полную несостоятельность точки зрения структуралистов (Ельмслева и др.), согласно которой совершенно случайным является тот факт, что значение выражается именно звуковой материальной формой, что для этой цели с таким же успехом могут быть использованы другие формы выражения (световые сигналы, сигнализация при помощи флажков и т. д.).

Приведенные положения структуралистов не выдерживают критики и с точки зрения физиологических основ связи мышления и речи. Мышление во всех случаях происходит в связи с материальной формой его существования (мышление про себя, мышление в процессе речи и т. д.). Этому требованию не удовлетворяют световые сигналы, сигнализация при помощи флажков и т. п., поскольку, например, в процессе мышления про себя мы можем иметь только психические представления этих сигналов. Подобные сигналы играют подсобную роль по отношению к звуковому языку. По отношению к нему, а также, возможно, и ручному языку они являются вторичными, поскольку вышеуказанному требованию удовлетворяют именно эти две формы языка.