Это не "делай, что хочешь", а я сделаю, я куплю, я тебе дам все, что хочешь, только проси то, что я могу тебе дать, купить, сделать. Я тебе плачу за то, чтобы ты сам ничего не делал, чтобы ты был послушным.

"Съешь котлетку - мама тебе книжечку за это купит. Не пойдешь гулять, я тебе за это конфетку дам".

Детское "дай", даже безмолвно протянутая рука должны натолкнуться на наше "нет", и от этих первых "не дам", "нельзя", "не разрешаю" зависит огромная область воспитания.

Мать еще не хочет видеть своей задачи, она предпочитает лениво, трусливо отсрочить, отложить на после, на потом. Она не желает знать, что из воспитания нельзя изъять трагическую коллизию неумного, неправильного, недопустимого желания с мудрым запретом, нельзя исключить еще более трагического столкновения двух желаний, двух прав на общей территории. Он хочет взять в рот горящую свечу - я не могу ему это разрешить, он хочет нож - я боюсь дать ему его, он протягивает руку к вазе - а мне ее жаль, он хочет, чтобы я играла с ним в мяч - мне хочется почитать... Нам необходимо определить границы его и моего существования.

Новорожденный тянется к стакану, мать целует его ручку - не помогает, дает погремушку - не помогает, велит убрать соблазн с глаз долой. Если младенец вырывает руку, швыряет погремушку оземь, ищет взглядом спрятанный предмет, сердито смотрит на мать, я спрашиваю себя: кто из них прав мать - обманщица или младенец, который презирает ее?

Тот, кто не продумает как следует систему запретов и приказов, когда их мало, тот растеряется и не сможет ориентироваться, когда их станет много.

42.

Деревенский мальчик Ендрик. Уже ходит. Держась рукой за дверной переплет, осторожно перелезает из избы через порог в сени. Из сеней по двум каменным ступенькам ползет на четвереньках. Перед хатой встретил кота: поглядели друг на друга и разошлись. Споткнулся о грядку, остановился, смотрит. Нашел палочку, сел, роется в песке. Рядом лежит картофельная кожура, берет ее в рот, во рту полно песка, скривился, плюет, бросает. Снова на ногах, бежит навстречу собаке, собака грубо опрокидывает его. Скривил губки, вот - вот заплачет, нет: Что-то вспомнил, тянет метлу. Мать идет по воду, уцепился за юбку и бежит уже уверенней. Группа старших детей, у них тележка - смотрит; его отогнали, встал в сторонке - смотрит. Два петуха дерутся - смотрит. Его посадили в тележку, везут, опрокинули. Мать зовет его. Так проходит первая половина из шестнадцати часов дня. Никто не говорит ему, что он еще маленький, он сам чувствует, что ему не под силу. Никто не говорит ему, что кот может оцарапать, что он не умеет еще спускаться по ступенькам. Никто не запрещает играть со старшими детьми. "По мере того, как Ендрик подрастал, все дальше от хаты уходили дороги его странствий" (Виткевич).

Частенько ошибается, падает  -  ну что же, набивает шишки, гордится шрамами.