Конечно, можно сказать, что нравственные и этические установки психологов всегда были и остаются гуманистическими a priori. Человек, его личность всегда рассматривались представителями психологической науки как высшие ценности, как цели индивидуального и общественного развития, по отношению к которым все прочие достижения человечества (наука, гражданское общество, экономика, государство и т.д.) выступают лишь в качестве средств. Действительно, на протяжении всей истории развития психологической мысли (и в Древнем мире, и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и в Новое время) можно проследить эволюцию гуманистической традиции [48].

Однако наряду с данной традицией и вопреки ей столь же постоянно и неизменно существовал и ее протагонист — естественно-научная, когнитивистская, натуралистическая (и в этом смысле антигуманистическая) традиция в психологии. Для ее представителей высшая ценность и конечная цель науки — научное знание, тогда как человек — лишь средство получения этого знания. Как справедливо отмечают В.П.Зинченко и Е.Б.Моргунов, «занятие психологией само по себе — еще не гарантия гуманизма» [14, с. 19].

Несовместимость познания человека и ценностно-гуманистического отношения к человеку осознавалась многими философами и психологами. Так, М.Бубер емко и исчерпывающе выразил данную оппозицию в следующих словах: «Человека, которому я говорю Ты, я не познаю. Но я нахожусь в отношении к нему, в святом основном слове. И только выйдя из этого отношения, я буду снова познавать его. Знание есть отдаление Ты» [7, с. 9].

Более того, можно с определенностью утверждать, что диалектическое взаимодействие и борьба этих двух идейных традиций или этических парадигм в истории психологии играли (и играют) не меньшую роль, нежели классическая, гораздо более изученная и ставшая почти одиозной оппозиция материализма и идеализма.