Зато в III серии опытов, где больным давались нарисованные фрагменты отдельных овощей и требовалось дорисовать их До любого «овоща», а слово-наименование не произносилось, а произносилось одно обобщенное слово (мебель, фрукты, овощи), обозначающее класс (группу) однородных предметов, большинство больных справилось с заданием: они правильно дорисовывали огурец, картофель, редис, лук, морковь, а также предметы из класса «мебель» и из других частотных групп предметов.

Рис. 12. Рисунки взрослых больных с поражением задне-височных, передне-затылочных отделов и средней височной извилины левого полушария мозга.

В последней, IV серии, где от больных требовалось дорисовать данный абстрактный фрагмент до любого конкретного предмета (объекта, явления), обнаружилась чрезвычайная бедность зрительных предметных представлений. Больные нередко обращались к срисовыванию: они пытались дорисовать данный фрагмент до предмета, который они увидели в комнате, т. е. они пользовались больше зрительным восприятием, чем зрительным образом {ср. рис. 13, 14).

Подведем итоги этой части эксперимента. Психологически опыты построены по принципу постепенного упрощения условий опыта, что достигается двумя путями: 1) заменой слова-стимула, обозначающего конкретный предмет (конкретное слово), обобщенным словом-стимулом, обозначающим семантическую группу (классы) предметов; 2) вынесением вовне отдельных элементов предмета (в виде рисунка разного содержания): а) общих, глобальных признаков, имеющихся у целого класса предметов, и б) специфических признаков конкретного предмета.

Опыты I серии показали, что конкретное слово практически не вызывает образов (или не способствует их актуализации). Это проявляется: 1) в отказе от рисования по слову («ничего не приходит в голову»); 2) в наименовании рисунка после, а не do (или во время) рисования (Что Вы рисуете? «Не знаю, вот нарисую и скажу»); 3) в искаженных рисунках («кентавры» и др-) и в рисунках, в которых нет отличительных признаков (глобальный образ) конкретного предмета.