В целом можно констатировать, что проблема соотношения интересов и потребностей оказалась чрезвычайно “твердым орешком” для психологической теории. Во всех конкретных исследованиях явственно проступает теснейшая связь интересов с потребностями, сходство этих феноменов, отсутствие ясных границ между ними. И в то же время большинство исследователей интуитивно уверены в несводимости одного из них к другому. Интерес если и есть модифицированная потребность, то какая-то совсем особая, непохожая на все иные. Однако отличие его от обычных потребностей очень тонкое; его многие хорошо “чувствуют”, но, начиная объяснять, называют признаки, которые на самом деле не могут служить основанием для дифференцировки.

Как же решить проблему природы интереса? Ключ к пониманию сущности интересов личности мы видим в рассмотрении динамики отношений между потребностями и эмоциями, которая как раз и приводит, по нашему мнению, к возникновению таких интересов-свойств (“образований”, “механизмов”).

Как мы уже отмечали в § 3 главы I, эта динамика состоит в том, что, выступая в первую очередь как индикаторы потребностей человека, эмоции постепенно сами все более становятся “предметом” его особых психологических потребностей, приобретают известную “самоценность”, начиная заранее предвкушаться личностью. Когда мы рассматриваем “свежесформированный” интеpec личности в его функционировании, мы встречаемся с теми же потребностями и эмоциями, с которыми встречались и до его образования. Именно поэтому проявление интереса так трудно отдифференцировать от проявления потребностей. Но суть интереса не в его элементах, а в характере связи между ними. В “механизм” каждого интереса входят потребности, которые приобрели служебную функцию.

Рассмотрим следующие факты.

У всякого человека опасность активизирует потребность в самосохранении, вызывает состояние тревоги, напряженности. Выйти из этого состояния можно по-разному. Возможен неполноценный, частичный выход, который, погасив тревогу, создает неудовлетворенность иного рода (отступил—унизил себя, нарушил долг и т. д.). Возможен и такой выход, который удовлетворит потребность в самосохранении одновременно с другими потребностями. Он — в преодолении опасности, в победе над нею: сама успешная реализация задачи вызывает здесь положительные эмоции, причем меняется отношение человека к опасности — он начинает “презирать” ее. Презрение к опасности может закрепиться в личности, стать чертой характера. Но это еще не интерес. Тысячи и тысячи героев Великой Отечественной войны научились за ее годы бесстрашно смотреть в глаза смерти. Но подавляющее большинство таких людей вернулось после окончания войны к самым мирным гражданским профессиям, отнюдь не тоскуя о том, что теперь им не приходится ежедневно рисковать жизнью. Это не значит, конечно, что пережитые отношения никак не закрепились в них и что их прошлый эмоциональный опыт не сможет актуализироваться при возникновении соответствующих ситуаций. Однако специально таких ситуаций они не ищут. В то же время, как отметил Б. М. Теплов, “бывают люди, для которых опасность является жизненной потребностью, которые стремятся к ней и в борьбе с ней находят величайшую радость жизни”. Эта своеобразная потребность в опасности есть, по существу, потребность в переживании тех отношений, которые она у личности актуализирует. Более точное имя этой специфической потребности — интерес, который всегда связан с жаждой положительных эмоций и с готовностью ради них пойти на страдание. При этом само страдание настолько сливается с предвкушением удовольствия выхода из него, что становится чувством, которое А. С. Пушкин очень метко назвал “полумучительной отрадой”. Это — одно из самых характерных переживаний, возникающих в процессе функционирования всякого непосредственного интереса.