Поселившись отдельно от семьи, вольно или невольно подчиняясь строгим порядкам и режиму, заведенными учительницей, Елена начала обучаться тому, как нужно правильно вести себя за столом, как нужно обращаться с учительницей, одеваться, раздеваться и т. д.

С самого начала обучения Анна Сулливан пыталась дактилировать в руку Елены названия предметов, которые ученица ощупывала. Однако на первом этапе эти попытки не имели успеха. Но вскоре Елена заметила, что после определенных движений пальцев всегда следовал кусок сладкого пирога. Движение пальцев стали делать также и другие окружающие Елены — мать, отец. Обучая ощупыванию предметов, Сулливан всегда называла их, дактилируя в руку ученицы или складывая названия пальцами Елены. Так они знакомились со всеми доступными им растениями и животными, ощупывали цыплят, кузнечиков, кроликов, белок, лягушек, полевые цветы, деревья. И для всего, с чем они знакомились, и всего, что делали, был соответствующий знак, проделываемый пальцами,—для гуляния, бега, стояния, питья, для лепестков и крыльев, лодок на реке и т. д.

В начале обучения для усвоения дактильных слов было отведено определенное время — урок с 12 до 13 часов. Однако Сулливан заметила, что Елена лучше запоминает слова вне урока — в естественной обстановке прогулки, игры. Тогда они стали учить слова как на уроке, так и вне урока. Однако выученные слова для Елены были чем-то внешним, чуждым, связанным только с уроками, в жизненном же общении она их не употребляла, обходясь жестами собственного изобретения. Слова учила неохотно и выучивала их с трудом. Сулливан упорно ищет правильный путь. В своем дневнике она пишет: «Я решила не назначать пока времени для правильных уроков. Я буду поступать с Еленой совершенно как с двухлетним младенцем. Мне на днях пришла мысль, что нелепо требовать от ребенка, чтоб он являлся в известное время в известное место для того, чтобы повторять известные уроки, когда у него еще лет достаточного запаса слов... Я спросила себя: «Как нормальное дитя научается говорить?» Ответ простой: «Подражанием»... Он видит, как другие делают то или другое, и делает то же... Но задолго до того дня, когда он произнесет первое слово, он отлично понимает все, что ему говорят. Я последнее время наблюдала за Елениной маленькой кузиной. Ей около пятнадцати месяцев, и она уже много понимает. В ответ на разные вопросы она премило указывает на свой носик, ротик, глазки, щечку, ушко. Если я спрошу: «А где у беби другое ушко?» — она верно показывает. Если я дам ей цветок и скажу: «Дай маме» — она несет матери... Она исполняет всякие приказания вроде следующих: «приди ко мне», «поцелуй», «иди к папе», «запри дверь», -«дай мне сухарик». Но я еще не слыхала, чтобы она сама пробовала выговорить хотя бы одно из этих слов. Эти наблюдения послужили мне ключом к той методике, по которой надо учить Елену. Я буду говорить ей в руку, как младенцу говорят в ухо, исходя из того положения, что она обладает такою же способностью к усвоению и подражанию, как и нормальное дитя. Я буду говорить с нею целыми фразами, дополняя смысл сказанного, по мере надобности, изобретенными ею знаками и жестами, но не буду стараться приковывать ее внимание к чему-нибудь одному, а, напротив, буду всячески стараться заинтересовать ее и возбуждать деятельность ее ума» (цит. по: 3. А. Рагозина, 1915, с. 40—41).