И внизу подпись:

«Академик Б.М. Кедров

17 мая 1971 г.»

Я листаю отзыв за отзывом. Мелькают знакомые фамилии: вот декан психологического факультета МГУ Алексей Николаевич Леонтьев, профессор, действительный член Академии педагогических паук, вот другие имена и звания,— но я ищу одну маленькую записочку, на клочке бумаги, карандашом, от руки, а ее все нет и нет. Да вот она, наконец!

«Сердечно поздравляю тебя с триумфом, который, конечно, абсолютно заслужен.

Ты нашел себя, и работы хватит на всю жизнь, а это главный залог большого успеха».

Записка и правда на клочке бумаги, но написана не карандашом, а ручкой — Александр Иванович запамятовал — и притом аккуратнейшим почерком человека, привыкшего к порядку в мыслях. Слова «с триумфом», «абсолютно заслужен» и «нашел себя» тщательно подчеркнуты. Внизу подпись. Разобрать ее нельзя, но я знаю, что она означает: «Лурия». Александр Романович Лурия, профессор, заведующий кафедрой нейропсихологии МГУ, один из крупнейших советских психологов. Человек, под чьим руководством Мещеряков стал ученым, защитил кандидатскую диссертацию и которого он, если пытаться втискивать жизнь в предписанные классической схемой рамки взаимоотношений между учителем и учеником в науке, впоследствии «оставил».

...Я завязываю пообтрепавшиеся тесемки у этой потертой канцелярской папки. Крохотный кабинет Мещерякова, в котором я сижу, та единственная комната в московской школе глухих, которую отдали слепоглухим студентам МГУ,— в ней они и живут, и спят; и занимаются,— лишенная даже малейших следов роскоши обстановка в Загорском интернате — все это смущавшее, удивлявшее, возмущавшее меня, привыкшего к синхрофазотронному великолепию Дубны, Серпухова или Новосибирска; вся эта бедность и неустроенность стали на какой-то миг казаться мне чуть ли не непременным условием настоящей научной работы, Я держал в руках найденную наконец среди десятков страниц официальных документов маленькую, сугубо личную записку и думал о доброте, о простой, обычной человеческой доброте, которая может стать орудием познания природы,— еще более мощным, чем любой синхрофазотрон.