Теперь я возвращаюсь к состоянию больной в 1937 году. Я остановился на том, что больная отмечает у себя «хаотические мысли», влетающие в голову, которые она отличает от своих сознательных воспоминаний. Ознакомившись с историей болезни, мы уже понимаем, что речь идет об отзвуках тех автоматизмов, тех расстройств «я», какие имели место в остром процессе. Я уже говорил, что от этих явлений больная избавляется как бы погружаясь в сон, «вот так, как бывает при гипнозе». Это чрезвычайно интересно: интересен тот механизм, которым больная бессознательно пользуется; она натренирована в гипнозе; погружение в искусственный сон является для нее мероприятием, которое она расценивает как самое надежное средство избавления от всего, что связано с болезнью. Подчиняясь обычному постгипнотическому внушению, очень общо сформулированному – «будет ясная, чистая голова, не будете замечать», — она реализует свою готовность к отстранению, которая, как видно из всего, в ней резко выражена, в виде чувства набегающего сна. Она сама использует опыт суггестии, обогащая его бессознательно возникающим приемом – отстранением с помощью сна.

В дальнейшем,, когда уже эти хаотические воспоминания совершенно прошли, механизм их отстранения можно было вызывать экспериментально: при одном только упоминании в беседе с больной об зтих задевающих воспоминаниях она сразу заметно бледнеет, голова бессильно свешивается, веки смыкаются, речь и движения становятся вялыми; такое состояние можно было вызвать у больной во время самой оживленной беседы.

Приблизительно к концу 1S37 года больная настолько компенсирована, что уже сеансы гипноза прекращаются. В них нет нужды, ибо у больной нет, очевидно, ни сознательных, ни автоматически-деперсонапизационных воспоминаний о болезни; последняя, как будто, полностью отстранена и никак не нарушает полноценной жизнедеятельности больной. Но больная остается моей пациенткой и вплоть до начала войны регулярно раз в неделю меня навещает для того, чтобы делиться со мной всеми радостями и горестями своей жизни, рассказывает мне о пьесах, которые она смотрела в театре, о книгах, которые она прочла, о своих сослуживцах, сотрудниках Политехнического музея, который она обслуживает своими, главным образом графическими, экспонатами и т.д. Она рассказывает также и о своих поклонниках, с которыми она не прочь пофлиртовать, но и только пофлиртовать. И каждый раз, когда я полусерьезно, полушутливо спрашиваю ее: «Ниночка, почему бы вам не выйти замуж?», она неизменно отвечает: «А мама? Как же я ее брошу, ведь мы не можем жить втроем в одной комнате, а от нее я никуда не переселюсь».