Инсценировали также «Теремок» и многие другие сказки.

А вот к сказке «Курочка Ряба» долго не приступали, потому что я не смогла бы объяснить малышу, как возможно, чтобы дед яйцо молотком «бил — не разбил», а потом оно упало и вдруг разбилось? Мой сын несоответствие непременно бы заметил и опыты с молотком и яйцами, лежащими в холодильнике, провел бы, без сомнения.

Глава VII. Жизнь в полосочку

Какая мощь — держать себя — в себе!

В. Леей

Жизнь — чередование светлых и темных полос. И я стараюсь приятными воспоминаниями разбавить горькие и болезненные.

Мы не знали, что делать дальше. В нашем городе не было сурдопедагога, не было специализированного детского сада, специализированной школы. Наличие в семье глухого ребенка предполагало только один выход: отвозить его на неделю в интернат. Да и в областном центре нам настоятельно советовали: глухой ребенок должен воспитываться и обучаться в специализированном заведении.

Сколько бессонных ночей провели мы с мужем, решая: что делать? Мысль о необходимости разлучаться с сыном казалась нам противоестественной.

Два раза мы проходили комиссии и сдавали документы в детсад-интернат. Нас хвалили, потому что сын шутя справлялся со всеми заданиями. На какое-то время мы исчезали («Еще подумаем»), а потом приезжали и забирали документы. Мы решили: ребенка от себя отрывать не будем. (Легко сказать: решили. Каждый день взвешивая все «за» и «против», мы вовсе не были уверены в своей правоте.) А на комиссиях нас осуждали и предупреждали: в специализированную школу принимают только после специализированного садика.

В этот период (сыну исполнилось три с половиной года) мы собрались ехать в Москву на консультацию. Это была последняя надежда.

Там — снова изнурительные походы по клиникам, институтам, по бесчисленным специальным кабинетам. Нас удивляло, что ребенку нигде никогда не делали полного обследования. Люди в белых халатах, узнав диагноз, спрашивали: «Ну и что вы хотите? В вашем областном центре такие же специалисты, такое же оборудование. Нейросенсорная тугоухость. Она неизлечима». Мы, придавленные своим горем, молчали, а хотелось кричать: «Мы хотим чуда! Помогите! Мы понимаем, что у вас тысячи пациентов, но ведь это наш единственный сын, и его болезнь — на всю жизнь!»