Только на первый взгляд может показаться, что способ мышления, виды деятельности и нормы поведения мужчин и женщин определены самой природой. Однако при более глубоком анализе обнаруживается, что во внесоциальной (внекультурной) сфере ни мужчина, ни женщина «не существуют». Фемининность и маскулинность конституируются в специфических культурных обстоятельствах наряду с классовыми, возрастными, семейными и прочими факторами. То, что описывается как природное, чаще всего является культурно порождаемым. Cексуальность не может быть постигнута в чисто биологических терминах, она не является до-культурной физиологической данностью, сферой инстинктов, - иначе говоря сексуальность конституируется в обществе, а не является биологически заданной (СНОСКА: Как писала Гейл Рубин, «сексуальность в той же значительной степени продукт человека, что и диеты, транспортные средства, системы этикета, формы труда, типы развлечений, производственные процессы или модусы подавления» ( Рубин Г. Размышляя о поле: заметки о радикальной теории сексуальных политик // Гендерные исследования, 1999, № 3, с.15-16).). У пола есть история. В этом контексте эссенциалистские представления о половых различиях предстают как разновидность патриархатной идеологии, оправдывающей таким образом социальную ситуацию угнетения одного пола другим. (СНОСКА: См.: Brown P., Jordanova L. “Oppressive dichotomies: the nature/ culture debate”, in Munns J., Rajan G. , eds. A Cultural Studies Reader. History, Theory, Practice (Longman, 1995), p.511) Да, физиологическое различие первично (и предшествует любому другому - социальному - различию), но вопрос заключается в том, как культура пользуется этим изначальным биологическим различием, интерпретируя его, закрепляя с помощью различных конвенций, включая его в игру властных отношений.

Таким образом, анти-эссенциалистский поворот в феминизме можно было бы также охарактеризовать как «культурализм»: речь идет об эпистемологической установке, сложившейся в недрах культурной антропологии (СНОСКА: Не последнюю роль в этом процессе сыграла дебиологизация запрета на инцест, осуществленная К.Леви-Стросом, и объяснение этого феномена посредством анализа универсальности обмена в социальных отношениях ( обмена женщинами, прежде всего), равно, как и исследование «техник тела» М.Моссом. Пограничный статус запрета на инцест (как явления, маркирующего саму границу между природой и культурой), его роль в эволюции культуры парадоксальным образом напоминает нам о «пограничности» женского существования в культуре – так же описываемого как «бытие-между» Природой и Культурой. Как писала Гейл Рубин, если мы принимаем точку зрения Леви-Строса на запрет на инцест и согласны с тем, что с этим феноменом связано начало культуры, то нам остается лишь признать, что «поражение» женщин в историческом смысле произошло одновременно с зарождением культуры и являлось ее предпосылкой (См.: Rubin G. «The Traffic in Women: Notes on the Political Economy of Sex», in Toward an Anthropology of Women (Rayna R. Reiter (ed.). New York and London: Monthly Review Press, 1975, pp. 164-183).) и унаследованной современными культурными исследованиями, суть которой можно было бы сформулировать очень коротко: «Все есть культура» (и, следовательно, любой феномен имеет свою историю и наделен смыслом). Культурализм (без которого современная феминистская теория была бы невозможна как таковая) является результатом длительной теоретической революции, вытеснившей в конечном счете природное (и/как универсальное) на периферию культурной реальности. А синтез феминизма с культурной теорией сказался прежде всего в ярко выраженном интересе к анализу практик символизации и репрезентации. (СНОСКА: Barrett M. “Feminism’s Turn to Culture”, in Woman: A Cultural Review 1, 1990, pp.22 – 24)